Веревка из песка

Степанов Анатолий Яковлевич

– Здравствуй, Костик, – небрежно поздоровался он, не глядя на Лапина, а брезгливо озирая обшарпанные стены, пол, потолок. – И это называется конспиративная квартира! Конспиративная! Слово-то какое! И такая вот конура.

– Уймись, Витя, – добродушно попросил Лапин.

– Хочешь, я для наших с тобой встреч квартиру в кондоминиуме куплю? – говоря это, Витольд выскочил за дверь и вернулся с объемистым пластиковым пакетом. – Я тут с собой кое-что прихватил, что ж всухую разговоры

разговаривать.

Плейбой Витольд и в этом был мастак: мигом превратил мелкий кухонный столик в стол, что называется, яств. Бутылка «Чивас ригал», бутылка «Энесси», икорка, севрюга в мастерском наряде, горячая, размером с генеральскую фуражку пицца и сопутствующее. Расставив все по местам, он развалился на хлипкой табуретке, как в кресле – используя вместо спинки замурзанную стенку.

– Так ведь надеремся, Витя, – понял Лапин, усаживаясь напротив.

– Постепенно. До того, как в пампасы уйдем, успеем поговорить.

Витя разлил по граненым стаканам, Лапин произнес тост:

– Со свиданьицем. Долго же я его дожидался.

– Нечем было тебя порадовать, Костик, – ответил Витольд выпив.

– А сегодня?

– Кое-что имеется, – Витольд разливал по второй. – Вчера к анклбену из Лумумбы прибыл таджикский басмач с полным чемоданом темноты.

– Не новость. Уже на поводке.

– Хорошо работаете! – похвалил милицию Витольд. – За нашу милицию.

Выпили.

– Только из-за Максимки и душанбинского урюка ты бы мне не звонил. Что еще?

– Блатари вовсю шуршат о преждевременной кончине двух гасильщиков. – Витольд, не глядя на Лапина, старательно разливал по третьей.

– А дальше?

– Плохо о тебе говорят, Костик. Будто ты от полного прокола по закону на беспредел вышел. Будто это твой Энерджайзер внаглую двух валял отправил к верхним людям.

Лапин поднял свой стакан, посмотрел его на свет.

– И этой параше верят?

– Не хохлома это, Костик, а серьезный спуск с самого верха.

– И ты веришь?

– Не имею я права в это верить. Тем более, что верить не хочется. Давай-ка за права без обязанностей!

Чокнулись, выпили по третьей, на этот раз добротно пожевали в молчании. Лапин попил водички и заговорил:

– Кстати о правах, Витя. Сейчас ты имеешь неоспоримое право уйти от меня, потому как держать тебя мне нечем. С ширевом ты завязал намертво, дело, от которого я тебя тогда корыстно отмазал, за давностью времени быльем поросло, ты свободен как птица. А ты продолжаешь на меня работать. Почему?

– Я игрок, Костя. Как там пел Никулин в «Кавказской пленнице», – Витольд мастерски исполнил: – «И жизнь наша – вечная игра!» Мне мало сцены, мне нужна куражная, в опасностях

игра по жизни. А ты даешь мне такую возможность – поплясать над пропастью на канате.

– Смотри, не доиграйся.

– Не пугай, мне бояться нечего, меня паханы любят.

– Они никого не любят, Витя.

Разливая по четвертой, Витольд спросил:

– А ты меня любишь?

– Я тебя, Витя, очень люблю. Как сына, которого у меня нет.

Витольд поднялся, перегнулся через стол и звонко поцеловал полковника в лоб.

– Благодарю за службу, – сел и смахнул как бы набежавшую слезу.

– Ожидая тебя, я здесь, на кухне, наблюдал, как по стене таракан бежал. Сытый такой, энергичный, уверенный в своей собственной безопасности. А я мог его прихлопнуть в момент.

– И я тебе напомнил этого таракана, – обиженно догадался Витольд.

– Не таракана, а его беспечный бег над пропастью. Запомни раз и навсегда: паханы твои – нелюдь, безжалостно уничтожающая все человеческое.

– А ты хочешь уничтожить их…

– Пытаюсь, Витя, пытаюсь.

* * *

Ночь подходила к Москве, как ей и положено в мегаполисе, поздно. Еще потоком шли по Садовому автомобили, но уже опустели тротуары, и запоздавшие москвичи и заполошные гости столицы рысили к конструктивистской арке станции «Красные ворота». До закрытия метро оставалось пятнадцать минут.

Дима спустился на первый пролет лестницы к телефонам- автоматам и, зайдя в кабину, набрал номер.

– Оля, это Дмитрий, – сказал он и, не поздоровавшись, замолк.

– И что мне собирается сказать Дмитрий, помимо забытого «здравствуй»?

– Здравствуй. Я не знаю, что сказать.

– Здравствуй. А я тем более.

– Мне не с кем поговорить, Оля.

– То не с кем поговорить, то не знаешь, что сказать. Ты пьяный?

– И пьяный тоже.

– Тогда ложись спать.

– Мне теперь негде спать.

– Что-нибудь случилось, Дима?

– Случилось.

– Худо тебе?

– Не то слово.

– Руки в ноги – и ко мне! – приказала Оля.

– А твои на территории?

– Нету их, нету! Быстрей давай!

…Дима повертел на блюдце чашку с недопитым крепким чаем. Потом поставил кулаки на так понравившийся ему стол и уронил на них голову. Вошла Оля, тронула его за плечо.

– Я в кабинете тебе постелила. Иди, ложись.

– А может быть, я уже сплю? Или еще сплю? – не отрывая лба от кулаков, глухо и безнадежно сказал Дима. – Господи, как хотелось бы проснуться, открыть глаза и – вот она, койка в общаге. И не было ничего. – Он поднял голову. – Но все было. Почему именно со мной, Оля?