Верхний ярус
Шрифт:
Вылупившись, паразитические личинки стали питаться внутренностями соцветия. Но они вовремя остановились, не убивая кормящую руку. Самцы совокупились со своими сестрами, потом умерли внутри своей роскошной сладкой тюрьмы. Самки вылезли из нее и улетели, покрытые пыльцой, чтобы продолжить бесконечную игру где-то еще. Из оставленного ими инжира проклевывается красное зернышко — меньше, чем веснушки на кончике носа Дугласа Павличека. Его съедает соловей. Зернышко проходит через кишки птицы и в капле помета падает с неба в изгиб другого дерева, а солнце и дождь проносят пробившийся побег мимо миллиона самых разных смертей. Он растет; его корни скользят вниз, постепенно поглощая хозяина. Проходят десятилетия. Века. Война на спинах слонов уступает место приземлениям на луну и водородным бомбам.
Ствол фикуса выпускает ветки, на ветках появляются
СТАРШИЙ ПО ПОГРУЗКЕ ПАВЛИЧЕК летит брюхом вниз в голубом, кристально чистом воздухе. Свист в ушах его ошеломляет. Катастрофа парит где-то над головой, и там уже ничего решать не надо. Дуглас хочет лишь простить мир, забыть и падать. Ветер тащит его, куда захочет, в провинцию Накхон Ратчасима. Когда земля уже несется навстречу, готовая встретить, Дуглас оживает, раскрывает парашют. Пытается подлететь ближе к рисовой плантации, там, где вода и зеленые пучки. Но клеванты запутываются, он промахивается, начинает дергаться, и от этого на последней сотне футов пистолет в кобуре на бедре стреляет. Пуля входит в ногу над коленом, дробит большеберцовую кость и вырывается через каблук армейского ботинка. Крик пронзает воздух, а тело падает в ветви баньяна, этот лес из одного дерева, который рос три сотни лет, чтобы сейчас прервать полет Дугласа.
Ветви рассекают летную форму. Парашют саваном спутывает тело. Из-за рваных ран и ожогов, пулевого отверстия и раздробленной ноги Дуглас теряет сознание. Он висит в двадцати футах над землей на дружественной территории, лицом вниз, раскинув руки в объятиях священного дерева, размером больше некоторых деревень.
Сонгтхэу [17] с паломниками приезжает, чтобы почтить божественный баньян. Они идут через колоннаду воздушных ходульных корней к центральному стволу, который спустился вокруг приемного родителя и задушил его столетия назад. В этом извилистом кряже установлено святилище, покрытое цветами, бусами, колокольчиками, текстами молитв, статуэтками из корней и священными нитями. Посетители торжественно идут к алтарю через запутанную перголу раскинувшихся ветвей, распевая на пали. В их руках палочки благовоний, складывающиеся коробочки для завтраков с gang gai [18] , на шеях висят гирлянды из цветков лотоса и жасмина. Маленькие дети бегут вперед, распевая песни лук тхунг [19] так быстро, как могут двигаться их губы.
17
Открытый пикап, средних размеров грузовик с оборудованными в кузове сидениями и навесом.
18
Кусочки курицы, сваренные в кокосовом молоке (тайск.).
19
Наиболее популярный стиль музыки в Таиланде, обычно песни повествуют о тягостях повседневной сельской жизни.
Они подходят к святилищу. Добавляют гирлянды к радуге подношений, паутиной висящих на ветвях. А потом небо падает, и ракета врезается в листву над ними. Благовонные палочки, гирлянды и коробочки для завтраков разлетаются от столкновения. От шока двое паломников падают на землю.
Хаос рассеивается. Паломники смотрят вверх. Над их головами висит огромный фаранг, угрожая провалиться сквозь ветки и пролететь последний отрезок до земли. Они окликают иностранца. Тот не отвечает. Завязывается спор, как добраться до человека и вырезать из мертвой хватки фикуса и парашюта. Сержант-техник Павличек приходит в сознание от того, что несколько тайцев стоят на скамеечках и тыкают в него палками. Ему кажется, что он лежит на спине, покачивается в воздушном бассейне, пока опрокинутые люди склоняются над ним и хватают его из-под зеркальной поверхности. Чудовищно болят нога и лицо. Он кашляет, с губ свисает нить красной слюны. Дуглас думает: «Я умер».
«Нет, — голос рядом с его лицом поправляет его. — Дерево спасло тебе жизнь».
Три самых полезных слога из четырех лет в Таиланде пузырями всплывают изо рта Дугги. «Mai kao chai». Я не понимаю. После этого он снова теряет сознание, а земля под ним раскрывается и принимает его в себя. Он падает глубоко, это длинный, комфортный полет в царство корней. Дугги ныряет ниже уровня грунтовых вод, вниз, к началу времен, в логово фантастического создания, о существовании которого он даже не подозревал.
МЕСТНАЯ БОЛЬНИЦА решает не трогать ногу американского солдата. Штатный сотрудник везет его в Кхорат в «мазде» кораллового цвета, на антенне которой развевается флажок с символом колеса сансары. Машина страдает одышкой, как задыхающийся водный автобус, за ней тянется такое же облако маслянистых выхлопов. Павличек лежит на заднем сиденье, под завязку накачанный обезболивающими, и смотрит, как за окном мелькают зеленые километры. Богатые низины, покатые холмы. «В воде есть рыба; в полях есть рис». Целый регион потонет, как лодка из бананового листа в тайфун. В это же время в следующем году Вьетконг будет загорать в «Сиам Интерконтинентал». Дерево спасло Дугги жизнь. Это не имеет смысла.
Когда эффект от инъекции начинает угасать, Павличек умоляет водителя убить его. Тот проводит пальцем по его рту:
— Нет злость.
В большую берцовую кость Дугласа вставили штифт. Доктор на базе в Кхорате подштопывает его и отправляет в госпиталь Фиф Филд в Бангкоке. Все члены команды Павличека выжили, по большей части — как гласит рапорт — благодаря ему. А он… он обязан жизнью дереву.
ВВС КАЛЕКИ НЕ НУЖНЫ. Дугласу выдают костыли, Крест ВВС — вторую по значимости медаль за отвагу из тех, что они раздают, — и бесплатный билет до Сан-Франциско. За награду он получает тридцать пять баксов в ломбарде «Френдли», что в районе Миссии. Павличек не уверен, то ли во «Френдли» помогли раненому ветерану, то ли кинули его на деньги. Впрочем, ему и не важно. После этого старший по погрузке Дуглас Павличек больше не пытается сохранить свободный мир.
Вселенная — это баньян, ее корни наверху, а ветки внизу. Иногда слова тонкой струйкой текут вверх по стволу к Дугласу, словно он все еще висит вверх ногами в воздухе: «Дерево спасло твою жизнь». Правда, они не утруждаются сообщить зачем.
ЖИЗНЬ ВЕДЕТ ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ. Девять лет, шесть работ, две недоразвитые любовные интрижки, три автомобильных номера, две с половиной тонны доброго пива и один постоянно возвращающийся кошмар. Заканчивается очередная осень, наступает зима, а Дуглас Павличек берет молоток с шаровым бойком и делает выбоины в слегка шоссированной дороге, которая идет мимо лошадиного ранчо к Блэкфуту. Цель — заставить людей притормозить, чтобы он мог стоять у забора и хотя бы немного рассмотреть их лица. Скоро ноябрь, и ему придется отказаться от такого удовольствия.
Благодаря этой задумке у Дугласа выдается хорошая суббота после того, как он кормит лошадей и читает им. Схема работает. Если машина притормаживает, он вместе с собакой мелкой рысью идет рядом, пока водитель не открывает окно сказать «привет» или достать пушку. Так проходит парочка милых бесед, настоящих обменов любезностями. Один парень даже останавливается на минуту. Дугги понимает, что его поведение может показаться несколько эксцентричным. Но это Айдахо, и когда все время проводишь с лошадьми, твоя душа постепенно расширяется, пока людские нравы не становятся лишь костюмированной вечеринкой, которую благоразумно не принимать за чистую монету.
На самом деле в Дугги растет убеждение, что величайший недостаток человеческого вида в его непреодолимом стремлении путать истину с согласием. Самое большое влияние на то, во что будет верить или не верить тело, оказывает мнение, транслируемое другими телами на общей полосе частот. Посади трех человек в комнату, и они решат, что закон всемирного тяготения — это зло, и его надо отменить, так как чей-то дядя накидался до чертиков и свалился с крыши.
Дугги как-то пытался внушить эту идею другим, правда без особого успеха. Но кусочек стали, плавающий рядом с позвонком L4, небольшая заначка из пенсии отставника, Крест ВВС (заложенный), запоздалое «Пурпурное сердце», чей реверс напоминает Дугласу сиденье туалета, и умелые руки, — все это делает его приверженцем категоричных мнений.