Верхний ярус
Шрифт:
Откровение заканчивается, Нилай снова оказывается во внутреннем дворе Стэнфорда. Видение, религиозное, темно-зеленое, бледнеет до своей платонической тени, дерева. Нилай не двигается, не хочет отпускать то, что его мозг каким-то образом предвидел, именно это маячило в конце кривой закона Мура. Ему придется бросить школу. Больше нет времени на уроки. Ему надо приготовиться к долгому забегу. Он закончит замысловатую космическую оперу, над которой сейчас работает, и выставит ее на продажу. Реальные деньги, земные доллары. Фанаты взвоют. Раскатают его на форумах как предателя. Но пятнадцать баксов за тридцать парсеков, игра, считай, все равно пойдет даром. Доходы от первой вылазки в чужой мир оплатят сиквел, игру, которая многократно превзойдет
Он выкатывается со двора, когда свет исчезает за горами. Холмы отбрасывают тени, голубой, как у кровоподтека, превращается в забывчиво-черный. Высоко наверху, там, куда не достает взгляд Нилая, по каменистым склонам ползет толокнянка, скидывает свою скручивающуюся красную кору. Благородные лавры окаймляют созданные лесорубами луга. Каньоны густеют от оранжевых земляничников, чья кора отшелушивается, обнажая сливочную, липкую зелень древесины. Каменные дубы, вроде того, что изувечил Нилая, собираются на утесах. А внизу, в прохладных прибрежных коридорах, где пахнет илом и разлагающимися иглами, секвойи работают над планом, на реализацию которого нужна тысяча лет, — планом, что теперь использует Нилая, хотя он считает, что идея принадлежит только ему.
ПАТРИЦИЯ ВЕСТЕРФОРД
На дворе 1950 год, и как юный Кипарис, о котором она вскоре узнает, маленькая Пэтти Вестерфорд влюбляется в своего ручного оленя. Он сделан из веточек, но вполне себе живой. А еще белки из склеенных скорлупок грецкого ореха, медведи из шариков ликвидамбара, драконы из стручков гимнокладуса, феи с шляпками желудей на голове и ангел, чьему телу из еловой шишки не хватает только крыльев из листьев падуба.
Пэтти строит этим созданиям затейливые дома с дорожками из гальки и грибной мебелью. Укладывает их в кровати с одеялами из лепестков магнолии. Она приглядывает за ними, руководящий дух королевства, чьи города примостились за закрытыми дверями в капах деревьев. Дыры от сучков превращаются в окна с жалюзи, через которые, прищурившись, Пэтти подглядывает за уютными гостиными деревянных жителей, потерянной родни людей. Она живет вместе со своими творениями в микроскопической архитектуре воображения, и они безмерно богаче даров полноразмерной жизни. Когда голова маленькой деревянной куклы отрывается, Пэтти высаживает ее в саду, уверенная, что та отрастит себе новое тело.
Все ее создания из веточек умеют говорить, но большинство, как и сама Пэтти, не видят нужды в словах. Сама она молчала до трех лет. Два старших брата переводили ее тайный язык испуганным родителям, которые уже начали думать, что дочка умственно отсталая. Они отвезли Пэтти в Чилликот, где врачи в клинике провели тесты и выяснили, что у девочки деформация внутреннего уха. Ей выдали слуховые протезы размером с кулак, которые Пэтти возненавидела. Когда же ее собственная речь наконец потекла изо рта, то мысли спрятались под кашей из звуков, которую непосвященные понимали с трудом. Делу не помогало и то, что лицо у Пэтти было скошенным и как будто слегка медвежьим. Соседские дети бежали от нее прочь, от чего-то, что лишь отдаленно напоминало человека. Желудевые человечки куда великодушнее.
Только отец понимает ее деревянный мир, как он всегда понимает ее каждое невнятное слово. В сердце отца для нее есть почетное место, которое два брата принимают. С ними он может побросать мяч, рассказать пару шуток, поиграть в пятнашки. Но лучшие подарки всегда оставляет для своей маленькой растительной девочки, Пэтти.
Эта близость беспокоит мать.
— Я тебя спрашиваю. Бывал ли еще на свете такой маленький народ из двух человек?
Билл Вестерфорд работает консультантом по вопросам сельского хозяйства, ездит по фермам в юго-западном Огайо, часто вместе с Патрицией. Та исполняет роль второго пилота в побитом «паккарде», салон которого отделан сосной. Война закончилась, мир отстраивается, страна пьяна от науки, ключа к лучшей жизни, и Билл Вестерфорд берет с собой дочь, чтобы та повидала мир.
Мать Пэтти против таких поездок. Девочка должна ходить в школу. Но мягкая властность отца убеждает ее.
— Со мной она научится большему, чем в любом другом месте.
За окнами уходят вдаль вспаханные мили, а отец и дочь в дороге проводят уроки. Билл смотрит на Пэтти, чтобы она могла все прочитать по его губам. Она смеется над его историями — хриплым, медленным рокотом — и воодушевленно отвечает на его вопросы так, словно бьет их ножом. Чего больше: звезд в Млечном пути или хлоропластов в одном листе кукурузы? Какие деревья зацветают, прежде чем на них появятся листья, а какие после? Почему листья на вершине дерева всегда меньше, чем внизу? Если вырезать свое имя в коре бука на высоте четырех футов, как высоко оно окажется через пятьдесят лет?
Пэтти нравится ответ на последний вопрос: на высоте четырех футов. Без изменений. Неважно, как сильно вырастет дерево, надпись все равно останется на высоте четырех футов. Даже спустя полвека Патриции все еще нравится этот ответ.
Тем временем желудевый анимизм шаг за шагом перерождается в своего отпрыска, в ботанику. Пэтти становится для отца звездой и единственной ученицей по одной простой причине: она единственная из всей семьи видит то, что знает он. Растения своевольны, хитры и ставят перед собой цели, как и люди. Во время поездок отец рассказывает обо всех непонятных чудесах, которые могут замыслить зеленые соседи человека. Не только Homo sapiens ведут себя необычно. Иные существа — больше, медленнее, старше и прочнее людей — отдают приказы, создают погоду, кормят других и производят воздух.
— Деревья — это великая идея. Настолько великая, что эволюция изобретает ее снова и снова.
Он учит дочь, как отличать бахромчатую карию от овальной. Никто в ее классе не может отличить карию даже от виргинского граба. Это чрезмерно удивляет Пэтти.
— Дети в моем классе думают, что черный орех походит на белый ясень. Они что, слепые?
— Они слепы к растениям. Это проклятие Адама. Мы видим только то, что похоже на нас. Печальная история, разве не так, милая?
У отца и самого есть небольшая проблема с Homo sapiens. Он застрял между хорошими людьми, которые так и не смогли подчинить себе землю, и компаниями, желающими продать им арсенал для абсолютной власти. Если день выдается слишком нервным, Билл вздыхает и, когда его слушает только Пэтти с ее больными ушами, говорит:
— Ах, купить бы мне склон, что уходит прочь от города.
Они едут по земле, которую когда-то покрывали темные буковые леса.
— Это самое лучшее дерево, которое стоит увидеть.
Бук — сильный и раскидистый, но полный изящества, благородно расширяющийся книзу, у основания. Он дает так много орехов, они кормят всех, кто приходит к нему. Его гладкий, бело-серый ствол больше похож на камень, чем на древесину. Листья цвета пергамента остаются на зиму — они увядающие, поясняет отец, — и ярко сияют на фоне голых ветвей соседей. Элегантный, с крепкими сучьями, так похожими на человеческие руки, ближе к концу они приподнимаются, словно ладони. Туманный и бледный весной, осенью бук сияет в воздухе золотом.
— А что с ними случилось? — Слова девочки еще труднее различить, когда они отягощены печалью.
— Мы случились. — Ей кажется, что отец вздыхает, хотя он никогда не отрывает взгляд от дороги. — Бук подсказывал фермеру, где надо пахать. Под ним всегда можно найти известняк, покрытый лучшей плодородной землей, которая нужна полю.
Они ездят от фермы к ферме, где всегда есть проблемы: одну в прошлом году поразила болезнь растений, на другой по весне исчез пахотный слой. Отец показывает Пэтти невероятные вещи: как разросшийся камбий платана поглотил раму старого велосипеда, десятилетия назад прислоненного к дереву. Как два вяза сплели руки и стали одним целым.