Верховная жрица
Шрифт:
Кула просветлел.
– Ты не будешь против, если мы подвергнем Пхеньян разграблению?!
– Что ж, грабьте. При том, однако, условии, что плач побежденных по ночам не будет мешать сну невинных младенцев в Синанджу.
– По рукам! Никакого плача не будет. А тех, кто все же осмелится плакать, придется безжалостно обезглавить.
– Прежде чем делить целый мир, – вмешался Римо, – вернемся к самому главному. Какое отношение ко всему этому имеет бунджи-лама?
– Мы, монголы, всегда следовали за бунджи-ламой, это всем известно, Белый Тигр.
На помощь ученику тут
– Римо заслуживает прощения, ибо он сирота, воспитанный девственницами.
– Вы, монголы, буддисты? – выпалил Римо.
– Да, конечно. И это не секрет.
– Я думал, что буддисты – пацифисты.
Кула грубо рассмеялся.
– Тибетские буддисты – да, но отнюдь не монгольские. Наши бойцы готовы гордо сражаться и побеждать во имя Будды, Воплощения Бесконечного Сострадания, мы знаем, что те, кто умирает, возрождаются, поэтому монголы могут вновь и вновь побеждать и убивать их. Это очень хорошее мироустройство. Всегда есть чем заняться.
– В прежние времена монголы были защитниками Тибета, – изрек Лобсанг Дром.
– Почему же вы носитесь по свету в поисках бунджи-ламы, вместо того чтобы сражаться за освобождение Тибета? – недоумевая, спросил Римо.
– Если Монголия примет открытое участие в боевых действиях, начнется война между Монголией и Китаем. Китайцы, конечно, проиграют. Пусть даже выставят пятьсот солдат против одного монгольского всадника. Правда, для того, чтобы разбить Китай, понадобится время. Если во главе тибетского народа встанет новый бунджи-лама, китайцы будут деморализованы. Когда же мы нанесем решительный удар, они сдадутся без всякого сопротивления, поскольку раз уж не смогли победить мирных тибетцев, то стоять против новой Золотой Орды им вообще не под силу.
– Стало быть, вы готовы сражаться с буддистами? – поинтересовался Римо.
– Мы также чтим предков, – отозвался Кула.
– Почитание предков заслуживает всяческих похвал, – одобрительно кивнул Чиун.
– А ты почитаешь своих предков? – спросил Кула у Римо.
– Нет, – ответил тот.
И тут же на него со всех сторон уставились миндалевидные глаза, словно укоряя за то, что он испортил воздух.
– Он сирота, – вновь пришел ему на помощь учитель. – Не знает своих предков и потому не может их почитать. В противном случае он бы каждый вечер почитал их приношением.
– Быть сиротой – весьма печально, – поцокал языком Кула.
– Да к тому же еще и христианином! – прошептал Лобсанг, качая бритой головой.
Римо закатил глаза и помолился своим безымянным предкам о скорейшем наступлении полуночи.
В полночь мастер Синанджу закрыл глаза и стал петь по-корейски. Ни Кула, ни Лобсанг Дром не знали корейского, но Римо прекрасно понял, какими проклятиями Чиун осыпал своего ученика, какими карами грозил, если тот будет бесцеремонно вмешиваться в разговор, грозя сорвать надежды корейца на получение целой комнаты золота.
Уильямс слушал молча, не произнося ни единого слова, а старый кореец при этом правой рукой стал выделывать замысловатые пассы перед телевизором, одновременно ловко действуя пультом дистанционного управления, запрятанным
Телевизор вдруг засветился и ожил.
Лобсанг Дром ахнул от изумления. Сощурив глаза, Кула, сидя на своей циновке, подался вперед.
– Мы воочию увидим бунджи-ламу, – прошипел он.
Римо прикусил язык.
По мере того как телевизор разогревался, из него все громче лилась радостная музыка, краски становились все ярче, и вот появилась беззаботная черная женщина, танцующая на фоне рамки с надписью «Шоу Пупи Серебряной Рыбки».
– Это волшебница? – спросил Лобсанг Дром.
– Это Пупи Серебряная Рыбка, – ответил Чиун. – Знаменитая колдунья нашей страны.
– Кожа у нее черная, как у мертвой, волосы свисают космами, – пробормотал Лобсанг. – Никогда не видел таких женщин.
– Но ведь ее шоу отменили еще в прошлом году! – удивился Римо.
– Я же говорил тебе, что это волшебный телевизор.
– Или видеозапись, – проворчал Римо.
Заставка погасла, заиграла веселая музыка. На экране появилось изображение полутемной жилой комнаты, где на туго набитом диване развалившись сидела Пупи Серебряная Рыбка, а напротив, на небольшом канапе, так же непринужденно расположился кто-то рыжий.
Камера придвинулась ближе.
Мастер Синанджу провозгласил:
– Смотрите, смотрите! Вот он, пропавший бунджи-лама!
И Лобсанг Дром, и монгол Кула тяжело дышали от волнения.
– Но это невозможно! – воскликнул живой жрец.
– Если ты не доверяешь глазам, доверься своим ушам, тибетец.
– Расскажи мне, – словно большая черная кошка, промяукала Пупи Серебряная Рыбка, – сколько именно жизней выпало на твою долю.
Едва Лобсанг Дром услышал ответ, как глаза его чуть из орбит не повылазили.
– Если считать принцессу Мувиан и тот случай, когда я поделила сиамскую душу с Мэй Уэст [10] , тридцать два. Я не знаю, почему возвращаюсь в этот мир, Пупи, но, должно быть, на это есть какая-то причина.
– Может, тебе предстоит выполнить какое-то великое деяние на этой земле, но какое именно, ты не знаешь? – предположила Пупи.
– Мой последний гуру мне так и сказал.
Святой жрец Лобсанг Дром Ринпоче с трудом оторвал взгляд от экрана.
– Мастер Синанджу, – произнес он хриплым голосом, – возможно ли такое?
10
Мэй Уэст (1892 – 1980) – американская актриса.
Глава 5
– Минутку, – выпалил Римо. – Знаете, кто это такая? Скуирелли Чикейн.
– Ты знаешь эту огненноволосую женщину, Белый Тигр?
– Не лично. Она актриса. А кроме того, пишет книги о своей жизни.
– И много написала?
Уильямс пожал плечами.
– Вбила, короче, себе в голову, что прожила много жизней. И люди это спокойно глотают.
Кула мрачно кивнул.
– Стало быть, проповедует учение Будды. Это свидетельство того, что она вступила на праведный путь, хотя и имела несчастье родиться белой женщиной.