Верховная жрица
Шрифт:
Вертолет, потеряв управление, закружился в воздухе, словно бесхвостый воздушный змей.
Члены экипажа попытались стащить убитого с пилотского места и восстановить управление машиной.
Однако у них не было никаких шансов на спасение. В следующий же миг хвостовой винт ударился о скалу и воздушный корабль превратился в огромный огненный шар. Точнее говоря, в ничто.
Римо снова сел за руль и помчался дальше сквозь тьму бесконечной тибетской ночи, раздумывая о том, кто же все-таки такой этот Гонпо Джигме.
Впрочем, он знал наверняка, что
Глава 28
Целый день сорок седьмой бунджи-лама, воплощение Будды Будущего, стоически переносила тяготы и лишения тюремной жизни. Она медитировала в своей камере, стремилась обрести высшее сознание. К сожалению, ей это плохо удавалось. И все же, невзирая на терзающую ее боль, актриса не теряла надежды.
– Эй вы, – вопила Скуирелли Чикейн, приблизившись к двери. – Если нельзя позвонить по телефону, верните мне по крайней мере мои вещи!
Голос ее гулко отдавался в темноте отсыревшего коридора, но если кто и слышал ее жалобный зов, последствий это никаких не возымело.
– Как насчет моего бычка? От него почти ничего не осталось?
Ответа по-прежнему не было.
– Дайте хоть какой-нибудь галлюциноген. Из тех, что вы сами лижете! – с надеждой выкрикнула Скуирелли.
Но вместе с последними отголосками умерла и надежда. Актриса уселась на кучу песка и застонала.
– Просто уму непостижимо! Притащилась в такую даль, а мне отказывают в каком-то занюханном окурке.
Похлопав руками по своей шафранно-желтой шевелюре, она добавила:
– Неужели эта проклятая головная боль никогда не пройдет?
– Подави боль, – прозудел Лобсанг Дром. – Превозмоги!
– Попробуй превозмоги ее, когда в висках так и молотит.
– Ваше святейшество должно подавать пример всем остальным узникам, – напомнил ей Лобсанг. – Своими страданиями вы облегчаете страдания этого мира.
– Да пойми же ты наконец, я хочу вырваться из этой адской дыры. Сюжет топчется на месте. Представляю себе, как публика валит из зала, чтобы купить себе попкорна. Обратно никто уже не возвращается. Критики просто линчуют меня.
– Бунджи-лама выше всякой критики, – наставительно произнес Лобсанг.
– Скажите это Сискелю и Эберту [34] . Во мне так и звучит голос толстяка: «Скуирелли Чикейн следовало бы продолжать сниматься в фильмах, в которых ее привыкла видеть публика». И пошло-поехало. Можно подумать, он что-нибудь понимает!
Внезапно старый замок заскрежетал, задвигался.
– Кто там? – прошептала Скуирелли. – Меня выпускают?
– Это я, о бунджи, – ответил скрипучий голос.
34
Сискель и Эберт – два критика, которым принадлежит большая серия критических отзывов о фильмах.
– Кто «я»?
– Мастер Синанджу. Я пришел освободить
Скуирелли привстала на носочки и попыталась взглянуть в крошечное окошечко. Но она ничего, кроме стен коридора, не увидела.
– Никого не вижу, – пожаловалась она.
– С кем вы разговариваете, бунджи? – встревоженно спросил Кула.
– С этим маленьким человечком – Синатрой.
– Мастер Синанджу пришел освободить нас! – радостно воскликнул Кула.
Скрежет в замке ни на минуту не прекращался.
– Пустое дело, – махнула рукой Скуирелли. – Они запирали дверь вдвоем и еле-еле вытащили ключ. Отпереть они, пожалуй, и вшестером не смогут.
Замок жалобно скрипел и звенел.
И вдруг, к крайнему изумлению Скуирелли Чикейн, дверь камеры отворилась.
В коридоре стоял сухощавый кореец в черной одежде. На его прежде лысой голове блестели черные волосы.
– Ты что, отрастил волосы? – удивилась женщина.
– Это парик, – отмахнулся Чиун. – Пошли. Надо освободить и других.
Застрявших ключей в других замках не оказалось. Жаль, промедление, возможно, смерти подобно. Сначала Чиун подошел к двери Кулы и осмотрел стержни петель. Они были толстыми, как ружейные стволы. Толстыми, прочными и очень большими. А большие препятствия иногда брать легче.
Опустившись на колени, коротким, резким ударом ладони кореец перерубил нижние петли. Они переломились, как палки под топором. Точно так же Чиун переломил и верхние стержни.
Кула поспешно открыл дверь и отставил ее в сторону.
Точно так же не устояли перед силой и ловкостью мастера Синанджу и другие двери.
Когда появился Лобсанг Дром, Скуирелли Чикейн подбросила свою темно-бордовую шапочку в воздух.
– Вот это класс! Класс! Настоящая кульминация, которой я ждала! – Скуирелли встала на колени и поцеловала Чиуна в голову со словами: – Я хотела бы, чтобы ты был высоким, темным и красивым, но к тому времени, когда они отснимут пленку, ты, может, таким и станешь.
– Что там ворчит эта женщина? – спросил мастер Синанджу у Кулы. Огромный монгол пожал плечами: кто, дескать, может измерить глубину мыслей белой ламы?
Скуирелли ощутила на губах странный вкус. Пришлось вытереть их. На шафранно-желтом рукаве осталось черное пятно.
– Что это? – удивилась она.
Чиун пропустил ее вопрос мимо ушей.
– Сейчас нельзя терять время попусту. Нам еще предстоит пройти мимо китайских тюремщиков.
– Мне бы только добраться до телефона! Я вызову сюда морских пехотинцев.
Во всей тюрьме Драпчи был всего один телефон. И стоял он на столе начальника тюрьмы, полковника государственной безопасности Фанг Лина.
Как раз в этот момент он разговаривал с Пекином.
Как же долго ему пришлось дозваниваться до столицы! Вернее, до министра государственной безопасности, по личному приказу которого всемирно известную Скуирелли Чикейн заключили в тюрьму и запретили ей всякий контакт с Америкой. Теперь Фанг Лин ожидал дальнейших инструкций.