Верховная жрица
Шрифт:
Тибетец тут же начал им что-то говорить на своем родном языке. Римо ничего не разобрал, кроме двух слов: Гонпо и Джигме. Кто этот Гонпо, с удивлением подумал он. Наверное, какой-нибудь легендарный тибетский герой. Пресловутый снежный человек или местный Геркулес.
Чем дальше он шел, тем больше собиралось вокруг народу. Люди со слезами на глазах пытались притронуться к нему, о чем-то умоляли на непонятном ему языке, причем все одним и тем же тоном. Уильямс не останавливался. До Лхасы длинный путь, и у него нет времени на такие вот сцены.
– Они хотят знать, в самом ли деле ты Гонпо? – перевел тибетец.
– Если им хочется, чтобы это было так, скажи – да.
– Но и ты правда Гонпо?
– А ты сам как думаешь? Похож я на Гонпо?
– Ты похож на Гонпо в обличье чилинга.
– Вполне возможно.
– Тогда я буду звать тебя Гонпо Джигме. Гонпо-Не-Ведающий-Страха.
Эти слова были тут же переданы остальным.
– Гонпо Джигме, Гонпо Джигме, – повторяли жители нараспев.
В казарме местного гарнизона не осталось ни одного солдата. Зато стояли пустые джипы. Римо спокойно завел двигатель одного из них без ключа зажигания, плеснул в бак пару канистр бензина и тронулся с места.
Местные жители побежали следом. Пришлось ему вести машину медленно, чтобы ненароком кого-нибудь не задеть.
– Ты вернешься, Гонпо Джигме? – крикнул один из них по-английски.
– Сомневаюсь.
– Тогда кто же спасет нас от репрессий китайцев, Гонпо Джигме?
– Подберите оставшееся после них оружие и разбегайтесь.
– Мы не можем убивать китайцев. Вера нам запрещает.
– Тогда приготовьтесь к долгой оккупации, – бросил Римо и, заметив просвет в окружавшей его толпе, нажал на газ.
Китайский джип рванулся вперед, и скоро бегущая следом толпа осталась далеко позади.
Уильямс ехал на север, холодным взглядом окидывая бесконечные массивы гор, которые, казалось, странным образом взывали к его сердцу.
И самое удивительное, он словно уже видел когда-то эти горы. А ведь Римо никогда прежде не бывал в Тибете.
Глава 24
Лхаса пребывала в сильном волнении.
Повсюду только и говорили, что в Тибет приезжает бунджи-лама, но когда и в какое именно место – никто не знал. Ходили слухи, что Свет Воссиявший находится уже в самом городе. Однако никто не мог этого подтвердить.
Взоры всех жителей с надеждой устремились на Поталу, огромную, почти тысячекомнатную крепость-монастырь, где в лучшие времена проживал далай-лама. Именно там Львиный трон ожидал будущего правителя Тибета. Далай-лама не требовал вернуть ему этот трон, потому что, будучи человеком мудрым, не хотел становиться марионеткой в руках китайских оккупантов. Панчен-лама не претендовал на трон, потому что знал, что Чуши Гангдрук приложит все усилия, чтобы расправиться с ним как с предателем своего народа.
Только бунджи-лама обладал достаточной смелостью, чтобы взойти на Львиный трон. Весь Тибет знал это, прекрасно знали и все лхасцы. Знали они также и то, что, если бунджи-лама потребует вернуть по праву принадлежащий ему трон, китайцы вряд ли отнесутся к требованию благосклонно.
И вот вся Лхаса, затаив дыхание, в сильном волнении смотрела на чисто выбеленную Поталу, гнездившуюся высоко на Красной горе.
Никто даже не взглянул на дорогу, когда в город въехал какой-то человек. Он был очень стар, но без седины в черных волосах, и в своих красных одеждах сидел на пони, словно ворон на суку. Его узкие, косые глаза с затаенным гневом оглядывали руины монастырей и иные свидетельства попрания древних традиций.
Они просто уничтожили этот священный город, бурчал он себе под нос.
На старика, вернее, на его серого, с черной мордой пони обратил внимание китайский солдат. Подобные пони считались самыми сильными из всех тибетских лошадок, и китаец, естественно, сразу же положил на него глаз.
Он подошел к приезжему и вскинул винтовку.
– Остановись, старый. Приехали!
Старик натянул поводья. Пони, остановившись, помахивал хвостом, как мухобойкой.
Китаец спросил у старика его имя.
– Меня зовут Дордже, – ответил тот.
– Откуда ты родом, Дордже?
– Я из Бово.
– Въезд в Лхасу запрещен, – рявкнул солдат. – Я должен конфисковать твоего пони.
– Если я не могу въехать в Лхасу, – сказал старик, назвавшийся Дордже, – мне понадобится мой пони, чтобы вернуться домой.
– Ну нет, сперва я конфискую твоего пони, а потом возвращайся себе домой.
– Это не мой пони, – умоляюще произнес старик, – это пони моего сына. Он отстегает меня хлыстом, если я вернусь без серого.
– Значит, ты предпочитаешь, чтобы тебя отстегали хлыстом и посадили в тюрьму Драпчи? – грозно спросил солдат.
– Я не хочу ни лишаться пони, ни попадать в тюрьму, – простонал старик.
– Тогда с тобой произойдет и то, и другое, упрямый черт! – вскричал солдат, ткнув дулом в живот хозяину пони.
– Хорошо, я сделаю, как ты говоришь. Я ведь старый человек и абсолютно беззащитен перед таким здоровенным парнем, как ты.
Нетерпеливо махнув винтовкой, солдат знаком разрешил старику войти в город. Сам же двинулся следом, готовый выстрелить старику в спину, если тот попытается улизнуть, и стараясь не ступать на свежий навоз, который пони почему-то стал извергать в большом изобилии.
Происходило это как-то странно. Когда солдат смотрел себе под ноги, земля была чиста. Но стоило ему лишь отвести взгляд, как ботинки его начинали вязнуть в навозе.
Уж не маг ли это из старинной тибетской секты бон, подумал солдат. Эти маги все еще бродят в пустынных северных краях. Говорят, они мастаки на всякие странные, ужасные вещи. Например, способны остановить на ходу человека, да так, чтобы он шевельнуться не мог. Способны опалить кому-либо глаза, призвать птиц шанг-шанг. Солдат заметил, что волосы на голове старика очень уж гладкие и какого-то иссиня-черного цвета. Как будто и не волосы вовсе, а сухой черный снег.