Верховная жрица
Шрифт:
– Министра государственной безопасности немедленно ко мне!
– В наручниках? – с надеждой спросил министр общественной безопасности.
– Нет, но наручники пусть будут наготове.
Через пятнадцать минут прибыл министр государственной безопасности. Лицо у него приняло пепельно-серый оттенок. Он то и дело вытирал платком свой высокий лоб.
– Садитесь.
Министр государственной безопасности сел. Небрежно взмахнув двумя пальцами с зажатой в них сигаретой, премьер велел охранникам закрыть дверь. Не надо было даже объяснять, чтобы они вышли, а уж потом закрыли за собой дверь. Ясно ведь, что разговор пойдет сугубо конфиденциальный.
– Бунджи бежала из тюрьмы Драпчи, – сказал премьер без какого-либо вступления.
Министр государственной безопасности мгновенно отреагировал на это заявление.
– Я прикажу расстрелять всех, ответственных за такое грубое нарушение служебных обязанностей.
– Ответственность несете в первую очередь вы сами.
– Но я все это время был в Пекине и не имел никакой связи с Лхасой.
– Однако теперь вы отправитесь в Лхасу и уладите этот неприятный инцидент.
Министр государственной безопасности тотчас направился к двери.
– Немедленно выезжаю, товарищ премьер, – произнес он, облегченно вздохнув.
– Сядьте! Я еще не объяснил вам, как надо действовать... Вы поедете не один, – начал премьер, понизив голос до еле слышного шепота.
Министр государственной безопасности кивнул.
– «Огонь нельзя завернуть в бумагу», – привел премьер одно из конфуцианских изречений. – Происшедшее невозможно долго держать в тайне.
– Люди уже открыто говорят про возвращение бунджи. И проявляют явное беспокойство.
– Есть одна английская поговорка, – откликнулся премьер. – К сожалению, не помню дословно. Что-то вроде «с пожаром надо бороться огнем».
– Если точно, «с огнем надо бороться огнем».
Премьер сморщил свое бульдожье лицо.
– Когда поедете в Лхасу, прихватите с собой огонь, с помощью которого, возможно, удастся потушить пожар. Вы знаете, что я подразумевая под «огнем».
– Нет, – признался министр госбезопасности.
Премьер посмотрел на кончик своей сигареты и подул на него. Красный огонек разгорелся сильнее.
– Совсем небольшой огонек, – тихо сказал премьер, – и тлеет не так уж долго. Поэтому его пламя может стать для всех неожиданностью. Но не исключено, что этот крошечный огонек своим очистительным жаром поможет погасить большой пожар.
Подумав, министр произнес:
– Таши-лама [35] ?
Китайский премьер торжествующе кивнул.
– Да, таши.
– Не слишком ли рано отправлять таши в Тибет?
– Будем надеяться, что не слишком поздно.
Как-то странно озираясь по сторонам, министр поднялся, собираясь направиться к двери.
35
Таши-лама (также панчен-лама, панчен-ринпоче) – одно из высших духовных лиц в ламаизме (по названию монастыря Таши, настоятелем которого он является).
– Еще несколько слов напоследок, – тихо бросил вдогонку премьер.
Министр обернулся, явно озадаченный.
– Да, товарищ премьер.
– Это вы хитро придумали – отключить телефон. Я, пожалуй, воспользуюсь вашей уловкой, когда надо будет отделаться от этих стервятников, членов политбюро.
Таши находился в своем роскошном доме в нескольких милях западнее Пекина. Сидел, медитируя, на подмостках, высоко над полированным полом из вишневого дерева. Отсюда он смотрел на всех своих слуг свысока, даже на самых рослых.
Подоткнутые под шафранно-желтое облачение ноги его были невидимы. Ярко сверкающие, полные мудрости глаза отдыхали на страницах древнейшего манускрипта. Чтение таких вот древних манускриптов было одним из немногих его удовольствий.
Китайское правительство удовлетворяло все, без исключения, желания таши. Единственное, в чем ему было отказано, это в возможности смотреть телевидение. Власти хотели уберечь ламу от его тлетворного влияния. Таши не выказывал недовольства по этому поводу, хотя телевидение его очень интересовало, а рассказы слуг только подогревали этот интерес.
И вот таши перелистывал страницы своими короткими пальцами, которые никогда не знали труда, даже здесь, в раю трудящихся, где он теперь жил в ожидании часа своей славы. Власти заверяли его, что час этот уже близок.
Бедняга уже довольно долгое время жил в изгнании. Вероятно, китайцы, не являясь последователями Будды, смотрели на время иначе, чем он. Но, будучи таши, он проявлял терпение, дожидаясь благоприятного расположения звезд, которое должно предшествовать его возвышению.
Двойные двери открылись внутрь, вошел слуга, остановился и простерся ниц, прижавшись головой к роскошному ковру.
– Говори, – медово-сладким голосом велел таши.
– Час наступил, о таши!
– Что ты хочешь сказать?
– Тебя ожидает фей-чи, чтобы отвезти в святую Лхасу, о таши.
Услышав неблагозвучное китайское слово, означающее «вещь, которая летает», такое неуместное в изысканной тибетской речи слуги, таши заморгал яркими карими глазами.
– Я готов, – сказал он, откладывая книгу и выпрямляясь. С суровым выражением лица, решительно выдвинув вперед подбородок, он ждал, когда сильный слуга спустит его с подмостков.
Глава 30
Ни один смертный человек не видел бегства бунджи-ламы и ее защитников из тюрьмы Драпчи, но священная летопись отметила, что это чудесное деяние было совершено тайно, в полной темноте. При этом погибло много угнетателей. Все они умерли спокойно, даже не сознавая, что их настигла блаженная смерть, несомненно, дарованная им по бесконечному милосердию Агнца Света.
– Может, нам следовало пристрелить нескольких парней, – пробормотала Скуирелли Чикейн, выскальзывая из ворот тюрьмы Драпчи в необыкновенно яркое лунное сияние. Млечный Путь, казалось, висел у них прямо над головой: протяни руку и дотронься.