Верховный Главнокомандующий

Зеленин Сергей

Генерал Флуг, попытался было возразить:

— Войска измотаны форсированным маршем, Ваше…

— Немцы тоже — далеко не свежак! Если немедленно не атакуете противника, господин генерал, ваши войска — ещё не так вымотаются «форсированным» отступлением!

«Смотр», всё-таки состоялся. Почти до полуночи, я стоял в своём автомобиле, а мимо меня всё шли и шли, казалось нескончаемые колонны с колыхающейся над ними стальной щетинной штыков… Завидев меня при свете фар другого автомобиля, смертельно уставшие солдаты кричали «УРА!!!» и, приободрившись, топали дальше поливаемые

моросящим дождиком.

* * *

Выспаться по-человечьи не удалось! С самого со сранья, село бомбила вражеская авиация в составе всё того же — надоевшего ещё вчера аэроплана. В этот раз ущерб был куда серьёзней: убило пару лошадей у «моих» казаков, да поранило пару нижних чинов.

Ну, что ж… Высплюсь как-нибудь потом!

Приведя себя с помощью денщика в порядок, походил по селу, осмотрелся, послушал — что люди говорят… Настроение у всех совсем другое — чем всего лишь пару дней назад, наблюдал в Вильно: все нижние чины ходят довольные, улыбаются, обнимаются друг с другом.

За селом настроения были совсем другими: здесь было тихо и скорбно-торжественно — хоронили погибших. Похоронное дело у Свечина было поставлено образцово: его бывший полковой, а теперь — дивизионный священник речью был неказист, но самим обрядом распоряжался деловито…

На сельском кладбище в отдельных могилах хоронили наших, чуть поодаль — ближе к опушке, в общей яме — немцев. Занимались этим скорбным делом, в основном плохо говорящие по-русски солдаты — уже в возрасте, одетые в голубоватые немецкие шинели. Сперва подумал — немецких военнопленных припахали, потом мне объяснили: ополченцы-чухонцы из 496-го стрелкового полка — первым пришедшим ко мне на помощь. Своих шинелей им выдать до сих пор не удосужились и, чтоб согреться, они одели снятые с убитых немцев — что добру пропадать?! Конечно те, что поцелее… То же самое и с обувью.

— А где ваш начальник — полковник Сергеев? — спрашиваю у их старшего — зауряд-прапорщика.

— Вон под тем крестом упокоился наш полковник, — ответил тот, перекрестясь на две самые крайние могилы, — отвоевал своё, сердечный… И, штабс-капитан наш с ним… Аникин… Во главе полка оба… Лежат…

Снимаю фуражку и, последовав примеру, перекрестился тоже…

— Что ж, не уберегли своего командира? — спрашиваю укоризненно.

— Да, как же убережёшь его, Ваше Императорское Величество?!.. Как увидел Петр Алексеевич, как пал ваш стяг, так совсем буйным стал! Уж мы его и, уговаривали и оттаскивали…

— «Внук у меня недавно родился, — говорить, — вырастет он и спросит: «А ты на войне был, дед?» «Был» — отвечу. «А где ты был, дед — когда нашего Государя-Императора убивали?» Что я ему отвечу? «Да там же — неподалёчку, в кусточках сидел…»…Так, что ль?!» Схватил он «бердану»: «УРА(!!!)», да как выскочит из леса и мы за ним все. А германец, как врежет из пулемётов и полка почитай, нет… Осталось нас, вот — на одну похоронную команду…

Возникло чувство вины: что-то, я сделал не так — что-то я сделал неправильно… И до следующего дня не отпускало.

Прошёл с непокрытой головой, прощаясь, вдоль длинных-предлинных рядов своих ещё не похороненных солдат: почти целых — как будто отдохнуть прилегли, простреленных-порубленных-проколотых, или изуродованных до неузнаваемости обрубков…

Посетил развёрнутый в селе, по новой госпиталь… Обратил внимание: обработав рану, старший врач (всё тот же самый, врач-акушер из Харькова) отмечал вокруг неё что-то химическим карандашом.

— Извините… Не подскажите для чего?

— Отмечаю границу покраснения — воспаления, то есть. Через сутки проверю: если покраснение распространиться за черту — придётся ампутировать конечность.

Жуть…

* * *

«Движуха» через Галину продолжалось: в направлении села Гени всё ещё шли подкрепления и интендантские обозы, из него обратно — санитарные транспорты с раненными и выводилась в резерв 2-ая Финляндская дивизия.

Поговорил с генералом Свечиным — хотя и имевшим круги под глазами от хронического недосыпания, но радостно-возбуждённым в победной эйфории. По его словам, дивизия понесла хоть и тяжёлые, но не катастрофические потери:

— Если будут пополнения, Ваше Величество, то через неделю я восстановлю боеспособность!

— Не торопитесь, господин генерал! Отдыхайте, восстанавливаетесь спокойно… На Вас и вашу дивизию, у меня есть далеко идущие планы.

Поговорили про подробности боя. Я рассказал про своё, Свечин про своё же:

— Зло дерётся немец, упорно! Хорошо окопались и засели в избах в Гени и, пока горные орудия не подтянули в упор — одолеть их не могли. Другие в лесу притаились и ночью много нам бед наделали — пойдя на прорыв. Когда же мы их 14-ую пехотную дивизию Ландвера к Вилие прижали, многие немцы потонули — пытаясь к своим переплыть, но в плен не сдались! Очень мало пленных, просто на удивление мало…

Да! Немцы знают за что воюют, в отличии от нас.

— Перебежчики были? Как много?

— За всё время, одного лишь знаю… Из поляков. Жаловался на трудности службы, на немецкую дисциплину и отсутствие хлеба.

Удивился:

— Немцы, тоже голодают, что ли? Как мы?!

— А куда они денутся? Мост через Неман ещё не восстановили и, их крайняя железнодорожная станция, находится вёрст за двести. Сколь, не богата на транспорт германская 10-ая армия, а всё вовремя подвозить не успевают и, их наступающим солдатам, приходится довольствоваться тем — что после нас у местных крестьян остаётся.

— Понятно…

Чисто случайно, но очень удачный момент для нашего контрнаступления получился!

— Психологически, в русской армии существует удивительное непостоянство, — рассуждал вслух боевой генерал, то и дело пожимая плечами, — иные второочередные войска дерутся превосходно, а другие первоочередные при малейшем нажиме противника, сразу приходят в полное расстройство и бегут. И, как это систематизировать — чтоб хотя бы прогнозировать поведение частей, непонятно.

Возможно, тем мы и сильны? Как говорил Бисмарк, а он явно не дурак был: «Никогда не воюйте с русскими — ибо на всякий ваш умный и продуманный план, они ответят непредсказуемой глупостью».