Вернадский
Шрифт:
Однако первыми обратились к геологическому определению времени не геологи, а физики и химики. В Советском Союзе еще в 1924 году Константин Автономович Ненадкевич определил возраст карельских гранитных пород, исследуя отношения свинца к урану в куске породы, доставленной в его лабораторию.
Возраст пород Северной Карелии Ненадкевич определил в два миллиарда лет. Такой цифры при различных вычислениях возраста Земли никто еще не получал, и она вошла во многие иностранные и советские работы, хотя Ферсман и высказал сомнение в правильности определения.
Однако повторные определения, сделанные Хлопиным в радиевом институте по семнадцати различным минералам из тех же пород, практически дали
Геолого-географическое отделение Академии наук обратилось к Вернадскому с просьбой возглавить Комиссию по радиоактивному определению времени. Геологический и радиевый институты в Ленинграде начали обсуждать возможности совместной работы для геологического определения времени. Предварительные опыты показали, что образцы массивных горных пород, могущих служить для таких определений, должны быть собираемы с большой осторожностью; они должны быть очень свежи, собраны глубоко под земной поверхностью, по крайней мере в наших условиях выветривания. Надо брать образцы горных пород для определения времени из совершенно свежих обнажений, например из больших разрабатывающихся каменоломен или из глыб, полученных при специальных взрывах.
Для задач стратиграфии – науки, изучающей последовательность отложений земной поверхности, – Вернадский рекомендовал в горных породах искать новые формы ископаемых, позволяющие определить возраст горной породы изучением ее радиоактивных проявлений.
Такие ископаемые существуют: это образованные организмами минералы – остатки организмов, которые со времени образования горных пород не изменялись. Обычные ископаемые здесь непригодны. Но почти всюду есть в осадочных горных породах органические остатки, которые в зольных его составных частях неизменны со времени образования осадочной породы – смерти организмов. Благодаря неизменности своих зольных частей они могут служить для точного определения возраста осадочных горных пород. Такие органические остатки, которые редко изучались геологами и минералогами, встречаются рассеянными в горных породах [11] .
11
Для определения возраста органических остатков применяется радиокарбонный метод, основанный на том, что растения и животные усваивают определенное количество изотопа углерода С-14 Этот метод дает возможность определения возраста до 20 тысяч лет.
Для возрастов в сотни миллионов и миллиардов лет лучшим считается К-аргоновый метод вследствие широкой распространенности калия, хотя он и менее надежен, чем свинцовый.
Изучение абсолютного возраста Земли подтверждает данное Вернадским эмпирическое обобщение о неизменности геологических процессов в пределах геологического времени.
Геологическое определение возраста горных пород, систематические поиски древнейших частей суши в нашей стране и другие вопросы радиогеологии Вернадский подготовлял для международного обсуждения на XVII Геологическом конгрессе в Москве, намеченном на 1937 год.
К этому времени состоялся переезд Академии наук в Москву.
Перед этим событием в истории академии в том же 1934 году зимним февральским днем умер Ольденбург.
Много лет, едва ли не лучших, Сергей Федорович состоял директором Азиатского музея. Директорство Ольденбурга явилось порою особенного расцвета музея, когда он незаметно стал центром, в сущности, всего научного востоковедения в Советском Союзе. Музей заменил распылившийся факультет восточных языков и стал своеобразной высшей школой практики. Вдохновителем этой живой деятельности был Сергей Федорович, хотя в связи с его исключительно широкой научно-организаторской работой по Академии наук он мог уделять музею не очень много времени.
Оставляя должность непременного секретаря, Ольденбург рассчитывал возвратиться в музей, обогатившийся новыми находками согдийской культуры, изучению которой он посвятил несколько лет жизни. Обреченный на близкую смерть, он с детской радостью слушал рассказы Игнатия Юлиановича Крачковского о первых успехах расшифровки рукописей и строил планы дальнейшей работы, новых экспедиций, в которых – он хорошо это знал – для него уже не было места.
Инстинкт науки, казалось, здесь был сильнее самого инстинкта жизни, ибо он побеждал и страдания тела и страх смерти.
IV
ЕДИНСТВО ВСЕЛЕННОЙ
Глава XXIX
РАДИОГЕОЛОГИЯ
Наука едина и нераздельна. Нельзя заботиться о развитии одних научных дисциплин и оставлять другие без внимания. Нельзя обращать внимание только на те, приложение к жизни которых сделалось ясным, и оставлять без внимания те, значение которых не осознанно и не понимается человечеством.
На выраженное правительством желание видеть Академию наук в Москве Вернадский отозвался первым.
– Если правительство нуждается в реальном приближении академии к нему, я готов переехать в Москву немедленно, – заявил он.
Наталья Егоровна была взволнована нарушением привычек, неясностью положения.
– Но ведь мы, в сущности, возвращаемся в Москву! – напомнил Владимир Иванович, приветливо взглядывая на жену.
Наталья Егоровна ответила ему взглядом. Они давно уже не нуждались в словах, чтобы понимать друг друга.
Перевод академических учреждений в Москву осуществлялся летом и осенью 1934 года.
Вернадский поручил наблюдать за переброской биогеохимической лаборатории в Москву Александру Михайловичу Симорину.
Радиевый институт, находившийся все еще в ведении Народного комиссариата просвещения, оставался в Ленинграде.
Симорину пришлось устраиваться в здании Ломоносовского института в Старо-Монетном переулке вместе с Ферсманом, Левинсон-Лессингом, Ненадкевичем. Помещения оказались малоприспособленными для переводимых институтов, нуждались в ремонте и переделках, Горы ящиков с оборудованием загромождали коридоры и вестибюли в ожидании своего места.
Сотрудники, перебравшиеся в Москву, ждали со дня на день получения квартир и пока жили в лабораториях вместе с семьями. Все это задерживало начало лабораторных занятий.
Переезд Вернадского и его лаборатории состоялся только к концу года.
Владимир Иванович посмотрел предложенную ему в Дурновском переулке квартиру, наверху, с большим кабинетом, и она ему понравилась. Наталья Егоровна принимала в расчет только то, что было необходимо мужу. Ее собственные желания, и без того скромные, становились с каждым годом скромнее.
В Москве Владимир Иванович изменил многое в своей жизни, считаясь с возрастом. Ему шел семьдесят второй год.
«Надо, очевидно, изменить строй жизни, – писал он Личкову, – раз я, учитывая свой возраст, хочу кончить свою книгу „Об основных понятиях биогеохимии“. Я хочу отказаться от всякой лишней нагрузки».
Теперь большую часть времени он проводит дома, в большом кабинете, просторном и светлом. Он начинает пользоваться услугами машинистки и привыкает, диктуя, думать. Все чаще и чаще появляются его письма, написанные на машинке. Наконец он уступает советам друзей: Анна Дмитриевна Шаховская, дочь старого друга, становится личным секретарем Владимира Ивановича и посвящает себя его трудам и занятиям.