Верная Чхунхян: Корейские классические повести XVII—XIX вв.
Шрифт:
Слуга понял, чего от него хочет хозяин, и принялся рассказывать о самых красивых местах.
— Сперва я расскажу вам про столицу. Там за воротами Багряных Туманов есть кумирни Семи Звезд и Синих Лотосов, беседка Чистого Меча. А в Пхеньяне — беседка Чистого Сияния, башня Великого Единения и гора Пионов. Уезд Ёнян славится террасой Веселых Небожителей, а уезд Поын — вершиной Мунчандэ в горах Сонни. В уезде Аный знаменита терраса Необыкновенная, а в Чинчжу — башня Высящаяся Скала. Красива и башенка монастыря на южном склоне в Мильяне. Как они все выглядят, я не знаю, но уж если говорить о нашей провинции Чолла, то здесь очень хороши беседка Рассеянного Аромата в Тхэине и башни Холодного Ветра и Холодной Лазури — одна в Муджу, другая в Чончжу. Но вот в Намвоне места! За восточными воротами в густом лесу очень красива Обитель Созерцания, пройдете через западные ворота — там стоит кумирня бога войны Гуань-вана, она сохранила величавую строгость древнего героя. За южными воротами хороши башня Простора и Прохлады, мост Сорок и Ворон и павильон Горы
пик поднимается ввысь. Хороши там и горы Кёронсан, их причудливые вершины будто парят в небе. Куда прикажете, туда и пойдем.
— Я выслушал тебя, — ответил ему юноша. — Башня Простора и Прохлады и мост Сорок и Ворон, по-моему, чудесные места. Пойдем, полюбуемся ими!
А теперь взгляните на барича! Он отправляется к отцу и почтительно говорит:
— Сегодня дивный день, повсюду распустились цветы. Позвольте мне уйти ненадолго, я хотел бы, как говорится, при ветре и луне почитать стихи, над рифмами подумать и город осмотреть.
Отец с радостью отпустил его.
— Иди, полюбуйся южной природой, обдумай темы стихов.
— Исполню все, как вы велите, — ответил юноша и, выйдя, приказал слуге:
— Эй, оседлай-ка осла!
Слуга, услышав приказание, принялся седлать. А какое убранство он на него надел! Пурпурного цвета сбруя, вся в алых кисточках, кнут с коралловой рукоятью, как говорится, под нефритовым седлом и при золотой плетке. Тут и золотые удила, и узорная уздечка, сплетенная из красных и зеленых нитей, в гриву вплел красную кисть, похожую на кулак, надел зеленое седло и стремена из серебра. Сиденье обтянуто тигровой шкурой, а спереди и сзади — шлея с колокольчиком — звенит, будто монах творит молитвы, перебирая жемчужные четки. Осел готов и ждет повелений!
А теперь взгляните на юношу! Он так хорош, как говорится, лицом — нефрит, осанкой — небожитель! Волосы длинные, прямые, искусно причесаны, напомажены и очень красиво стянуты тонким шелком, расшитым камнями реальгарами. На нем надета куртка сончхонского шелка на подкладке и белые шаровары из полотна, строченные двойным швом, носки подвязаны шелковой синей тесьмой, а шелковая жилетка на подкладке украшена янтарными пуговицами. Шелковый карман у кушака привязан тонким китайским шнуром. На халат без рукавов из китайского зеленого шелка надет другой, с длинными рукавами, и на груди завязан черной шелковой лентой. В белых башмаках с острыми носами, загнутыми, как перец, юноша подошел к ослу и, придержав его, вдел ногу в стремя и вскочил в седло, подхлестнул осла и выехал со двора, а вслед за ним слуга-мальчишка. Когда они миновали ворота, юноша прикрылся от солнечных лучей круглым китайским веером с резными украшениями из золота. Весело едут они по широкой государевой дороге на юг от города. Разве осанкой юноша не похож на Ду Мучжи, который пьяным вошел в Янчжоу? Он красив как Чжоу Юй [28] , для которого красавица, играя, нет-нет да нарочно сфальшивит, чтобы он к ней обернулся. А кругом такая красота, что можно только стихами сказать:
28
Чжоу Юй (175—210) — известный китайский полководец, славился музыкальными талантами и красотой.
Юноша быстро поднялся на башню и огляделся по сторонам. Вид великолепный! Все окутано низким туманом, прямо утренний Чичэн! Поздняя весна вся в зелени деревьев, ивы и цветы овевает восточный ветерок. Как сказано в стихах:
Здесь павильон пурпурный с башней алой Друг друга ярким блеском ослепляют, Здесь яшмовый дворец с парчовой залой Друг друга красотою затмевают. Как величавы редкостные зданья, Прекрасные хоромы с галереей!Будто стоишь на башне Юэян или террасе Гаосу и видишь, как реки княжеств У и Чу струятся в озеро Дунтин и прямо перед глазами — уезд Пэнцзэ, что к северо-востоку от озера Яньчи. А в другой стороне все белым-бело, красным-красно, и среди этого пышного цветения резвятся попугаи и павлины. Он полюбовался горами, реками: рядом с изогнутыми соснами, покорная весеннему ветерку, колышется листва дубов, стремительно мчатся речные воды, а по берегам — улыбки цветов. Тут же высятся стройные сосны с пышными кронами. Цветущая пора густых теней и благоуханных трав! Пьянящая картина персиков, пионов, кориц и сандалов! И все это словно опрокинулось в реку Ёчхон, величавую, как Янцзы. Юноша бросил взгляд в другую сторону — а там красавица, как весенняя птичка-щебетунья, радуется весне, то азалию сорвет и украсит волосы, то возьмет в рот рододендрон. Вот она нефритовой ручкой приподняла край юбки, в прозрачных струях горного ручья омыла руки и ноги, набрала в рот воды, полощет зубки и вдруг, быстро подняв камушек, погрозила иволге на ветке ивы. Уж не та ли это иволга, о которой поется в стихах:
Я иволгу лесную прогнала.Красавица обрывает листья с ивы и пускает плыть по воде, а бабочки, белые, словно снежинки, и пчелы с мотыльками пьют нектар, порхают в легком танце. Иволги, будто кусочки золота, повсюду носятся стайками. Поистине прекрасна башня Простора и Прохлады, но еще лучше мост Сорок и Ворон. Красивее нет в Хонаме! Если есть мост Сорок и Ворон, должны быть и Пастух с Ткачихой! А разве в этом дивном месте нет, как говорится, ветра и луны, вдохновляющих поэта? И юноша тут же сложил стихотворение:
На небе высоком и ясном — Ладья из ворон и сорок, С нефритовой лестницей башня В Просторном Студеном дворце. Кто будет Ткачихой — звездой в небесах. Спросить осмелюсь я вас. Сегодня я радуюсь как никогда, Ведь буду я Пастухом!Тут принесли из управы столик с вином и закусками. Юноша выпил чарку вина и отослал обоих слуг. Наслаждаясь, в опьянении, он раскурил трубку и стал гулять вокруг, очарованный здешней красотой. Даже обитель Лотоса — та, что в провинции Чхунчхон, у лагеря командующего морскими войсками в Конджу, — и то не сравнится со здешними местами. Алое и зеленое, белое и красное — смешались все цвета, а за пологом ивовых веток слышится трель иволги, зовущей подругу. Песня ее поднимает весеннее настроение. И здесь и там порхают бабочки в поисках нектара — желтые и белые, целый весенний город! Словно обитель бессмертных — горы Инчжоу, Фанчжан, Пэнлай! [29] А реки! Чистые воды Небесной реки! Настоящая Нефритовая столица! А раз уж это Небесная столица, то нет ли здесь и Хэнэ из лунного дворца?
29
Горы Инчжоу, Фанчжан, Пэнлай — места, где, по преданиям, обитают бессмертные.
Мы уж говорили, что стояла весна, пятый день пятой луны — праздник в небесах. Могла ли Чхунхян, дочь Вольмэ, не знать о весеннем празднике? Ведь она была искусна в музыке, стихах, любила книги! И вот она пришла с Сандан, чтобы покачаться на качелях. Ее волосы, прекрасные, как орхидеи, красиво заколотые шпильками-фениксами, закрывают уши. Стан, окутанный шелковой юбкой, склонился в истоме, словно прекрасная гибкая ива. Восхитительна, прелестна! Вот она, плавно ступая мелкими шажками, входит в лесную чащу, а здесь — густые тени и ароматные травы, стелется ковер золотистых цветов, иволги — кусочки золота — парами порхают. Она захотела покачаться на качелях, привязанных к огромной иве, в сто чхоков [30] высотой. Быстро скинула накидку зеленого шелка с узорами цветов граната, шелковую юбку на синей подкладке и повесила их на дерево, сбросила расшитые башмачки темно-красного шелка и, завязав под подбородком нижнюю белую юбку, взяла нежной нефритовой ручкой пеньковую веревку от качелей, легко вскочила, оттолкнулась ножками в белых шелковых носках, и вот ее стан, прекрасный, как тонкая ива, уже мелькает в воздухе. У Чхунхян на затылке, в волосах, нефритовые шпильки-фениксы и серебряный гребень, впереди на поясе — ножички из янтаря и нефрита, а кофточка кванвонского шелка завязана пестрой лентой.
30
Чхок — мера длины, равная 30,3 см.
— Сандан, раскачай меня!
Сандан раз качнет и отпустит, другой раз качнет и отпустит, только легкая пыль от ног клубится под ветерком и рассеивается по сторонам. Плавно качаются вместе с качелями листья дерева над головой. Смотрите, алый подол играет в порывах ветра, будто молния сверкает в далеком небе средь белых облаков за девяносто тысяч ли! Как говорится:
Гляжу я на него — он впереди, И вдруг — он оказался позади.Вот она стремительно летит вперед, и кажется — то легкокрылая ласточка гонится за опавшим лепестком персика, летит назад — словно мотылек потерял подругу в порыве свежего ветерка, исчез, но тотчас снова появился. Это ушаньская фея [31] скользит на облаке к вершине горы Янтай! Она то губами подхватит листок на лету, а то сорвет цветок и к волосам приколет.
31
Ушаньская фея. — Здесь намек на китайскую легенду о правителе княжества Чу (период Чжоу, 1122—247 гг. до н. э.) Хуай-ване, которому на горе Янтай во сне явилась фея Ушаньских гор и разделила с ним ложе; эта встреча стала символом любовного свидания.