Верная Рука
Шрифт:
В лагере мы сказали Шако Матто, что на следующую охоту он пойдет вместе с нами. Он принял это как само собой разумеющееся. Тресков, Хаммердал, Холберс и Апаначка остались в лагере при шкурах. Апаначка, конечно, охотнее пошел бы с нами, но он понял, почему я его не беру, и не стал возражать: на него можно было рассчитывать в большей степени, чем на трех остальных, вместе взятых.
Мы проехали то место, где встретили Шурхэнда. Виннету сказал нам в лагере только о расстоянии, которое нужно было преодолеть, но ни словом не обмолвился о возможных приключениях, навстречу которым мы шли.
Долина оказалась весьма протяженной, и чем выше мы поднимались,
И потом, мы уважали неписаные законы Дикого Запада. Вестмен никогда не станет убивать животное просто так, забавы ради — только в том случае, если ему необходимо мясо для того, чтобы выжить в пустынной прерии. Индейцы тоже, даже в период миграции бизонов, не производят слишком большого опустошения их стад без особой надобности. Краснокожий предпочтет обходиться совсем без мяса, чем загонять хозяина прерии, тем более, что индеец вообще никогда не возьмет себе мяса больше, чем ему нужно в данный момент. И если бизоны вымирают, то прежде всего по вине белых. Существуют даже целые охотничьи общества, довольно цинично именующие себя «стрелками по свиньям», они разъезжают на поездах, курсирующих в тех местах, где водятся бизоны. Они убивают прекрасных животных чаще всего из самой вульгарной кровожадности или просто подлого желания попалить из ружья в практически беззащитного зверя, когда сам ты надежно защищен поездом. Убитых животных эти варвары тащат, пока могут, а как только устают, бросают их где попало на съедение стервятникам и волкам. Так и гибнут тысячи и тысячи бизонов — бессмысленно и страшно, как невинные жертвы людской алчности и дикости. Я не раз испытывал огромную горечь и бессильный гнев, когда встречал в прерии кучи обглоданных костей — следы массового истребления бизонов. Шкуры и рога эти подонки, не заслуживающие того, чтобы называться охотниками, как правило, забирали себе.
При виде этих кладбищ бизонов боль сжимала сердце каждого истинного вестмена, а о том, что при этом думали и как высказывались индейцы, я просто умолчу: это не поддается воспроизведению обычными словами. Но самое печальное состояло в том, что индейцы полагали все это неслучайным, они рассуждали так — раз правительство белых не наказывает этих жестоких негодяев, значит, оно не только допускает, но и, очень может быть, одобряет истребление бизонов, чтобы обречь их, коренных жителей Америки, на голод и вымирание. И когда краснокожие находили хоть какие-то доказательства того, что их подозрения не беспочвенны, они становились такими же безжалостными, как и те, кто убивает бизонов.
Похоже, времена благородных и рыцарственных белых и краснокожих охотников миновали безвозвратно и уже никогда больше не возродятся. Исчезли и стада бизонов. Я, увы, почти уверен в том, что даже если изъезжу весь Запад вдоль и поперек, не найду хотя бы одного настоящего вестмена, а не ряженого под него. Ряженый не сможет у костра рассказать об охоте на бизонов так, как умеет это делать настоящий вестмен — без вранья, но с такими подробностями, перед которыми меркнет любая выдумка. Слышал я о том, что лошади в прерии еще иногда спотыкаются о полуразрушенные черепа бизонов, втоптанные в землю, — на этих местах, вероятнее всего, разыгрывались кровавые сражения между людьми, которых в истории Дикого Запада тоже было немало, когда здесь попиралась власть закона. Но пора возвратиться к нашей охоте.
Мы скакали уже больше часа, и довольно быстро, но все еще не выехали из Медвежьей долины. Наконец Виннету осадил свою лошадь и сказал:
— Через две минуты мы будем на том месте, где Виннету видел мертвого бизона. Его завалил не человек, а зверь. Победитель всего лишь пару раз укусил быка за бок, разгрыз мозговую кость и на этом закончил свою трапезу. Так мог сделать только серый медведь. Его след ведет в горы.
— Виннету удалось найти его берлогу? — осведомился Олд Шурхэнд.
— Нет. Я только выследил серого медведя, чтобы мои братья смогли потом сами убить его. Мне кажется, я поступил верно.
— Да, верно, — сказал Олд Шурхэнд. — Поскольку я собираюсь предъявить шкуры четырех убитых медведей, то должен иметь моральное право на это хотя бы в отношении одного из них.
— Олд Шурхэнд хочет этого гризли, и он получит его. А хочет ли он, чтобы ему помог Олд Шеттерхэнд?
— Нет. Я привык полагаться на свое ружье.
— А что потом делать мне, — спросил Шако Матто, — рассказывать о том, как на моих глазах были убиты четыре медведя, а я при этом и пальцем не пошевелил?
— Мой краснокожий брат может, если хочет, принять участие в охоте, когда мы найдем серого медведя. Все остальные будут держаться в стороне… Уфф! Уфф!
Разговаривая, мы не переставали скакать. Но очень скоро Виннету опять придержал свою лошадь. Мы осмотрелись и увидели, что вся земля вокруг буквально истоптана лапами гризли. Следы уходили к деревьям. Мы осторожно подошли к ним и неожиданно увидели медведя совсем близко: он бежал рысью по открытому месту, немного наклонив голову к земле и не глядя ни направо, ни налево. Стоило ему хоть на секунду поднять голову, он тут же увидел бы нас.
— Так смело разгуливает среди бела дня! — удивленно воскликнул Олд Шурхэнд. — Видно, этот парень здорово проголодался и обнаглел.
— Да, — сказал Виннету, — он покинул свое логово днем, а это верный признак того, что охотники в эти места давно не заходили.
— А где лежит этот бизон?
— Отсюда мой брат его не увидит, это место закрыто от нас кустами.
— То, что медведь, вопреки собственным привычкам, появился здесь, да еще днем, нам на руку, — сказал уже заметно воодушевившийся Олд Шурхэнд. — Мы сэкономим время. А кусты, о которых сказал Виннету, послужат нам отличным укрытием.
— Мой брат может подождать еще немного? У меня есть предложение, — произнес вождь осэджей.
— Какое? — спросил Олд Шурхэнд.
— Я не против того, чтобы мой белый брат убил этого гризли, но я думаю, что тоже смогу в этом участвовать.
— А как мой краснокожий брат это себе представляет?
— Мы можем действовать так же, как действовали Олд Шеттерхэнд и Виннету, когда убили Папашу Эфраима.
— Но это очень трудно.
— Нет.
— О, я совсем не уверен, что смогу повторить то, что сделали они, если медведь пойдет на меня. А Шако Матто, если я его правильно понял, в этом уверен?