Верни мне мои легионы!

Тертлдав Гарри Норман

Разумеется, эти мысли не отразились на лице Арминия. Возможно, он научился притворяться лучше, чем умел притворяться любой германец с того дня, как боги сотворили этот народ. Между собой германцы были открыты и честны — если, разумеется, у них не было причин для иного поведения. К примеру, такие причины имелись у Сегеста, который счел возможным нарушить данное обещание и отдать Туснельду Тадрасу. Многие соотечественники Арминия считали, что прирожденная честность германцев ставит их в неблагоприятное положение по сравнению с лицемерными чужеземцами.

В свое время

Арминий был поражен, узнав, что римляне считают его народ стадом лживых, вороватых дикарей. Как могут они быть настолько слепы? Он этого не понимал, пока не пришел к выводу, что лживые и вороватые римляне просто приписывают собственные пороки другим народам.

— Проходи, Арминий. Проходи, Зигимер! — громко возгласил Квинтилий Вар.

Вздумай теперь кто-нибудь из караульных помешать германцам, он выступил бы против наместника провинции, а в лице Вара — и против самого Августа. Для всякого дерзнувшего на подобный поступок у римлян имелась суровая кара. Но раз у римлян существовали подобные наказания, значит, их народ в этом нуждался — вот еще один довод против Рима и римского образа жизни.

Легионеры с непроницаемыми лицами пропустили Арминия и Зигимера в Минденум. Не будь здесь Вара, они никогда бы не позволили двоим германцам войти в свой лагерь.

— Вон тот воин смотрит на нас и улыбается, — шепнул вдруг отец Арминию. — Что это с ним?

Арминий незаметно, краешком глаза, присмотрелся к римлянину, про которого говорил отец.

И точно — по физиономии этого малого расплылась широкая, дружелюбная ухмылка. Арминий сомневался, что парень улыбается так только из желания угодить наместнику.

— Наверняка некоторые легионеры уверены, что наместник прав и что мы не опасны для Рима.

Арминий тоже говорил тихо, но, понимая, что его все равно могут услышать, позаботился, чтобы посторонние не смогли придраться к его словам.

— А, конечно!

Да, Зигимер прекрасно все понял. А если какой-то не в меру любопытный римлянин так ничего и не уразумел из разговора германцев… Ну что ж, так бывает, когда уловишь обмен репликами, не предназначенный для твоих ушей.

Идя через лагерь, Арминий заметил, что за ними следуют несколько легионеров — не иначе как соглядатаи.

— Скажи, мы можем жить в той же палатке, что и прошлым летом? — обратился молодой германец к одному из них.

Тот опешил, явно не ожидая, что привлек к себе внимание. Хотя, по мнению Арминия, этот легионер сумел бы стать заметнее, только если бы выкрасился в синий цвет. Не сразу придя в себя, римлянин пробормотал:

— Думаю, да.

— Прекрасно. Спасибо.

Ничего другого Арминий не ожидал, поскольку еще со времен своего пребывания в Паннонии уяснил: где бы ни находились римские военные лагеря, они мало отличались друг от друга. Следовательно, восстанавливая лагерь на прежнем месте, легионеры соорудили его точно таким же, каким он был раньше.

Это однообразие нагоняло тоску. Взгляду обычного человека тут не за что было зацепиться. Но такой порядок приносил свои плоды, иначе римляне не завоевали бы столько земель. Они всегда устраивали одинаковые лагеря, всегда сражались

так, как считали нужным, и все принимавшие бой на их условиях потом горько об этом жалели. Никто не сомневался, что германцы — самые смелые и яростные бойцы из всех сотворенных богами воинов, но римские легионы одерживали над ними победу за победой на протяжении жизни целого поколения.

«Нужно навязать им бой на наших условиях… Если удастся», — в который раз подумал Арминий.

Эта мысль не оставляла его с самого возвращения из Паннонии. Конечно, как не раз напоминал ему Зигимер, такое легче было вообразить, чем сделать. Но, судя по всему, Квинтилий Вар и впрямь считал Арминия прирученным германцем. Это могло помочь делу… Но будет ли этого достаточно?

XIV

Составляя очередное донесение Августу, Квинтилий Вар замешкался. Он сознавал, что его доклад не совсем соответствовал реальному положению дел в Германии. Что поделать — когда пишешь верховному правителю Рима, лучше не разочаровывать его. Забыв об этом правиле, даже муж внучатой племянницы Августа может запросто загубить свою карьеру.

Если после возвращении Вара к цивилизации кто-нибудь спросит, откуда у него брался такой оптимизм, Вар сможет сослаться на донесения, поступавшие от его подчиненных со всей Германии. Недаром он хранил все эти донесения с того самого дня, как пересек Рейн. Да, его оптимизм основывался на официальных документах.

Вар вернулся было к письму, но снова помедлил — его тростниковое перо зависло над папирусом.

— Проклятье! — пробормотал наместник.

Разумеется, он всячески старался, чтобы в глазах Августа обстановка в Германии выглядела отличной, была она такой в действительности или не была… Так, может, подчиненные Вара тоже приукрашивали в своих докладах реальное положение дел?

Они вполне могли так поступить, если думали, что тем самым оградят себя от неприятностей. Подчиненные Вара не хотели, чтобы наместник дышал им в затылок, точно так же как сам он не хотел, чтобы ему в затылок дышал Август. Но Вару приходилось принимать эти доклады. А как еще он мог узнать, что происходит во вверенной ему провинции?

«Можно, конечно, разъезжать повсюду лично и вникать во все самому», — подумал наместник.

Но тут же покачал головой, отгоняя эту вздорную идею. Как он может эффективно управлять территорией между Рейном и Эльбой, если будет проводить все время в седле, разъезжая по временным лагерям подразделений, патрулирующих Германию? Вару такое казалось немыслимым.

Но, с другой стороны, ему вовсе не нравилось, что он зависит от докладов, правдивость которых невозможно проверить.

— Аристокл! — позвал он.

— Да, господин?

Раб появился мигом, с похвальной быстротой.

— Мне бы хотелось потолковать кое о чем с Цейонием. Будь добр, найди его.

Иные римляне сказали бы, что Вар напрасно любезничает с каким-то там рабом, но наместник полагал, что никогда не помешает подсластить блюдо. А уж тем паче подсластить приказ вежливостью, которая ничего не стоит.