Верни моего сына
Шрифт:
— Она позвонила мне, чтобы сообщить, что хочет сотрудничать, — на всякий случай уточнила Ева.
— Значит, все-таки не соврала, — заключил Матвей.
— Лера, ты мне можешь все объяснить? — Ева была так возбуждена, что нетерпеливо ухватила ее за рукав платья. — Как ты об этом узнала? Она тоже тебе звонила?
— Эта как раз та новость, которую я хотела тебе сообщить, — спокойно пояснила, усаживаясь напротив взбудораженной Евы. Ее лицо блестело от пота, во взгляде переплетались удивление и любопытство. Все-таки по характеру они с братом совершенно разные. Ева очень эмоциональная, горячая восточная кровь играет в ней сильнее, Матвей же более уравновешен
— Амелия рассказала маме о своем прошлом, так сказать, раскаялась. Я пришла пораньше домой, поэтому и услышала, о чем они говорили. Потом зашла в комнату, мы переговорили лично, она сказала, что попытается вернуть Лешку, но многое зависит от Ильи… Даже документы мои вернула.
Ева внимательно слушала и задавала много вопросов, поэтому пришлось поведать ей об услышанном красочно и в деталях. Время от времени она делала какие-то пометки в блокнот.
— Не будем строить догадки, в ближайшие дни, думаю, разберемся, что к чему, — подытожила сестра Матвея. — И не переживай, у нас на руках хорошие козыри.
Вечер прошел тепло и по-домашнему. Эти двое быстро помирились, и болтали как ни в чем не бывало. Словно и не было долгих лет непонимания и обид. Их счастье было таким сильным, что согревало даже Леру. Смотрела на их радостные лица и сердце отмерзало после длительной тоски. Почему-то вспомнились слова Лии о том, что люди не умеют сострадать, что бегут со всех ног от несчастных, боясь «заразиться». И подумала о том, что в самый тяжелый период жизни ее поддержал Матвей. Не позволил утонуть в этой трясине отчаяния, не дал ощутить всю полноту боли и захлебнуться в ней, нашел замечательного адвоката. Вернее сказать, замечательного друга, потому что Ева занимается этим делом не ради купюр, а потому что ее саму вся эта история с подменой и кражей задела за живое. Что было бы, если бы рядом не оказалось Матвея? Смогла бы она выбраться?
— Ты не прыгнешь вниз, потому что я буду держать тебя за руку. Всегда.
Глава 46
Лера проснулась от робкого стука в дверь. Спросонья не сразу поняла, что за звук, думала, дворники шумят под окном. Только когда постучали во второй раз, села в кровати и сказала:
— Открыто.
Дверь распахнулась, мать застыла на пороге, не решаясь приблизиться. Лера внимательно посмотрела на нее: домашнее платье, темные волосы затянуты в узел на затылке, худые руки теребят платок. Вид такой, словно что-то важное хочет сказать. Наверное, речь пойдет о Лии.
— Не спишь?
— Уже нет.
Поднялась с постели, накинула халат и раздвинула шторы, впуская в комнату утреннюю свежесть и городской гомон. Солнечный свет коснулся лица, заставил сощуриться. День только начинается, а уже пропитан надеждой. И сколько таких замечательных дней будет впереди — когда рядом с ее кроватью в своей колыбельке будет сопеть малыш…
— Что ты решила насчет Лии? — спросила мать, вернув ее с небес на землю. Лера обернулась и заметила, как она вцепилась в ручку двери, словно ноги ее не держали. Ну вот, не ошиблась. Все-таки пришла уточнить насчет Амелии. На миг в памяти воскресла та сцена: как кусает ткань шарфа, слушая исповедь сестры, как накручивает его на ладонь и заходит в комнату… И глаза Лии, серые-серые, которые обычно напоминали грозовые тучи, но в тот день тучи словно рассеялись и Лера увидела клочок ясного неба…
Завертела головой, отгоняя воспоминания.
— А
— Может, не стоит афишировать ее прошлое в суде? Ты понимаешь, что ее могут посадить за подлог документов?! Да, деньги она заработала нечестным трудом, но пошла она на это от безысходности, но никак не из-за жадности.
— …что совершенно ее не оправдывает, — вставила Лера. Настроение резко испортилось. Рано радуется. Илья уверен, что Ева проиграет, поддавшись эмоциям. Так горячо расхваливал своего адвоката, что любой пиарщик позавидует. Еще неизвестно, в какую сторону повернется дело. Вполне может быть, что как раз таки Денис Вознесенский переложит всю вину на плечи Лии. Даже если Лера сейчас уступит и не станет освещать прошлое сестры в суде, защита Ильи может запросто «утопить» Амелию вместо нее.
Но поделиться с матерью своими мыслями все же не рискнула, чтобы не расстраивать раньше времени.
— Пойми, она раскаялась и готова вернуть Лешку. Дай ей шанс начать новую жизнь. Ту, которую она так хотела. Без подлости и зла. Тихую и спокойную…
— А ты уверена, что она потом не захочет провернуть новую аферу?
— Уверена. И вообще считаю, что человек, который раскаялся и готов признать свою вину, который смог отказаться от огромных денег, все-таки заслуживает шанс на исправление. Тебе так не кажется?
Лера пожала плечами.
— Я не знаю, что тебе на это ответить. Такое сложно забыть и тем более простить. И не забывай, пока все остается по-прежнему: сын у Ильи, Лия там, а я вообще непонятно кто. То ли мать ему, то ли тетка, то ли посторонняя женщина.
— Почему? Лия вернула паспорт, значит, тебе больше не нужно доказывать, что ты — это ты. Думаю, и со сбором вещей она тянуть не станет. Совсем скоро все вернется на круги своя: она вернется сюда, а ты — туда.
— К Илье? Ты издеваешься? — по коже мороз прошел от одной только мысли. — Я похожа на сумасшедшую? После всего того, что он сделал…
— Но она уйдет рано или поздно, Лера. Она не отступит от своих слов.
— Вот когда уйдет, тогда я и подумаю над всеми теми вопросами, которые ты мне задала, — упрямо возразила и отвернулась к окну. Ну не может она простить Лию. Не может. Слишком свежая и глубокая рана, все еще болит и кровоточит. А сможет ли вообще когда-нибудь простить? Наверное, нет. Когда читаешь Новый Завет — вроде бы все понятно: люби ближнего своего, умей прощать. Такие простые истины на первый взгляд. Закрываешь книгу, возвращаешься в свой привычный мир и понимаешь: нет, трудно это. Трудно любить и прощать. Вдруг простишь, а человек снова сделает подлость? Да и как любить-то, если один раздражает, другой хамит, а третий и сам терпеть тебя не может? Каждый день — как поле битвы: борешься с эмоциями, перекраиваешь себя, учишься любить, учишься прощать, а к вечеру опять всех ненавидишь. Оказывается, это очень трудно — сердце свое открыть.
Лера прислушалась к себе: внутри кипела злость. На Илью, на Амелию, на всех, кто предал и растоптал. Сколько раз она в отчаянии желала им зла и бумеранга, сколько раз представляла, как они корчатся от боли, а она смотрит на них и злорадствует, мол, так вам и надо, получили по заслугам. Изо дня в день, независимо от перемен к лучшему, она жила этой злостью, пропитывалась ею, ныряла все глубже, словно в болото. Все сильнее и сильнее погружалась в мутную воду, захлебывалась илом и грязью, стремительно шла ко дну… Как и Амелия. А может, стоит наконец оттолкнуться от дна и вынырнуть? Что, если злость — это тяжелый камень, который лишь тянет вниз?