Верное слово
Шрифт:
Плещет о борта днепровская волна, сносит лодку сильным течением, а вокруг – мёртвая тишина. Ни наши не стреляют, ни фрицы. И не только не стреляют, они и ракет осветительных не вешают, хотя раньше что ни вечер – «люстры» в небе одна за другой, не переставая.
Уж не ждут ли их и в самом деле на том берегу? Уж не приготовили ли им фрицы тёплую встречу?
– Какая изоляция, господа, какая потрясающая изоляция! Нам бы под Орлом осенью девятнадцатого такую, нипочём бы не отступили, в капусту покрошили бы краснозадых…
– Мишель! Не забывайтесь, – строго бросил Иннокентий Януарьевич. – Уж вспомнили б тогда Восточную
– Самсоновская катастрофа, ваше высокопревосходительство, была катастрофой только одной армии. За нами целый фронт стоял. А вот в девятнадцатом, как ударили по нам, так плечо подставить уже и некому было. Покатились на юга… сперва к Новороссийску, потом в Крым, а потом из Крыма. Не помешало б нам и там такое прикрытие, как есть не помешало бы…
Шестеро людей застыли в приречных зарослях. Не горит костёр, сняты часы, кольца, погоны, выложены из карманов портсигары и перочинные ножи. Даже вместо ремней и портупей, смешно сказать, брезентуха какая-то без пряжек.
– Можете показать их нам, Мишель? Или демаскируем?
– Так точно, ваше высокопревосходительство, показать можно, маскировку не нарушим. – Гвардеец что-то прошептал, проделал несколько неразличимых жестов, и прямо под ногами старого мага и его свиты засветилось что-то вроде небольшого оконца.
Иннокентий Януарьевич коротко кивнул.
– Давайте пояснения, Мишель. Поводок – это ведь ваша затея.
– Моя. – Могло показаться, что гвардеец ответил с секундным колебанием и не столь твёрдо. – Слушаюсь, ваше высокопревосходительство. Они сейчас должны подняться на левый берег, прямо по гребню высоты. Там у германцев передовой рубеж. Они должны пройти и оставить гостинец. Если мы всё верно рассчитали – а я не сомневаюсь, что это именно так, – неприятель их не увидит и не услышит. Оттуда урочищем спустятся вниз. На западных склонах там и блиндажи накопаны, и всё прочее. Противотанковая артиллерия, самоходные орудия… Наша пара оставит им ещё два гостинца. Потом самое трудное. Надо пройти почти пять километров через сплошной пояс траншей и минных полей, оставляя малые подарочки, пока не доберутся до Чёртова Лога. Там узел обороны 246-го пехотного полка, там боевая группа Отто Кариуса, 502-й тяжёлый танковый батальон [3] . Их до сих пор не сняли отсюда и не перебросили под Букрин.
3
Автору прекрасно известно, что в нашей реальности 502-й тяжёлый танковый батальон находился в это время совсем в другом месте.
– Значит, они нас тоже тут ждут…
– Скорее всего, оставили «пожарную команду» на весь стокилометровый фронт, остальные резервы все под Букрином. Вот там-то ребята наши и положат самый главный гостинец, корзинку с пирожками, и…
– И мы откроем ровную дорогу в Заднепровье, – спокойным голосом закончил генерал-полковник.
– Именно так, ваше высокопревосходительство. Но… для достижения гостинцами полной эффективности…
– Я принял меры, Мишель, – отрезал старый маг.
– Виноват, ваше высокопревосходительство, но… дерзну заметить, неужели они не раскусят столь нехитрую комбинацию? Не поделятся друг с другом, что вы им говорили?
– Мишель, дорогой мой. За кого вы меня принимаете? – холодно усмехнулся Верховенский. – Разумеется, они поделятся. Разумеется, они скажут, что сержанту я велел смотреть за ведьмой, потому что она в оккупации была, а ведьме приказал следить за сержантом, потому что он сорвиголова и может очень даже просто угробить всю операцию! Разумеется, иначе и быть не может!
Свитские переглянулись.
– Фомы неверующие, – снова усмехнулся старый маг. – «Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в рёбра Его, не поверю», – по памяти процитировал он. – Увидите. Всё узрите сами.
Ночь разворачивалась вокруг них, словно мягкий плащ. Всё утонуло во мраке, и луна, и звёзды, и стояла вокруг такая мёртвая тишина, что Серёга засомневался даже, на этом ли они ещё свете или неведомым образом очутились уже на том? Что, понятное дело, вышло б несколько обидно.
Заклинательница вела его уверенно, словно шагая давно знакомой тропой. Она проскальзывала неприметными разрывами в облетевших, но густых зарослях, обходила ямы, рвы и воронки и вообще, похоже, не слишком в нём нуждалась.
«Нет, не зря боится товарищ генерал, что сбежит к немцам сучка, – решил про себя Серёга. – Иначе-то на кой меня посылать? Эвон, по зарослям как по ровному чешет! Не-ет, наверняка знает товарищ генерал куда как поболее того, что мне сказал! Не хотел, наверное, чтобы глаз у меня замылился. Ну ничего, вы Серёгу Петрова ещё узнаете! Под Киевом не сгинул, под Вязьмой уцелел, в Сталинграде выжил, и здесь вы меня не достанете!»
Так, в тишине и молчании, добрались до вершины холма. Здесь когда-то высились древние дубы – Серёга хорошо помнил карту, – но от них остались только щепки да жалкие огрызки пней.
Здесь начинались немецкие траншеи и окопы. Начиналась колючка. Начинались мины. Начиналась серьёзная работа, однако заклинательница лишь немного замедлила шаг.
Серёга взял ППШ на изготовку, повёл стволом вправо-влево; спутница его внезапно замерла, резко обернулась, в упор воззрившись на него, и сержант, парень далеко не робкого десятка, чуть не выронил оружие.
Что за морок ведьма эта наводит? На Днепре Серёга впервые увидал её сильно немолодой, измождённой, с седыми спутанными патлами, впалыми желтоватыми щеками, покрытыми сетью морщин. А потом – ррраз! – и всё это исчезло, явилась взорам молодая девушка, за которой недурно было б и приударить. Теперь же…
На него глядел череп, обтянутый даже не жёлтой – коричневатой – кожей, как у трупа. Глаза ввалились так глубоко, что, казалось, смотрят откуда-то из середины головы. Губы растянулись, кривые и длинные зубы, тоже неприятно жёлтые, торчали, точно мёртвые деревья на болоте. Руки, потянувшиеся к Серёге, выглядели костяными граблями скелета, настолько были иссушены и худы.
Живой мертвец стоял перед сержантом, и Серёгины пальцы от ужаса сами соскользнули со спускового крючка.
– Идём-с-с-с-с… – Ведьма закончила слово неприятным, низким не то полусвистом, не то полушипением.
Волосы стояли у Серёги дыбом, дыхание пресеклось, и ничего не видел он, кроме лишь освещённого невесть откуда взявшимся светом (Откуда? Как? Тучи на небе, ни звёзд, ни луны!) лица мёртвой колдуньи.
– Идём-шшшш! – с напором повторила она, делая шаг к нему.
«Онемел парубок, и ни руки не мог приподнять, ни сдвинуть ногу. А мёртвая старуха оказалась уже совсем рядом, и глаза её горели таким огнём, что ясно было любому православному, что только недавно вырвалась она из пределов ада, дабы вредить бедному люду», – вспомнились так некстати строчки Гоголя, когда-то так впечатлившие Серёгу на уроке.