Верное слово

Перумов Ник

– А мшаник не мог? – спросила Сима, стараясь не подать виду, как задело её Машино подозрение. – Такая тварь за полминуты любого мясом наружу вывернет. Как-то к нам в круг кармановский один такой заполз, так мы с девчонками только втроём оглушили. Его Отцовы печати не держат, старинная силища этот мшаник. Я Виктору говорила – изучать его надо. Его формульная магия не берёт – только дословной надо бить. И чем грубее, тем действеннее. Еле за печати вытолкали. Может, мшаник и поломал кармановцев?

Они замедлили шаг. Идущие впереди «серафимы» по очереди оглядывались, но не решались торопить. За четыре года в институте и одиннадцать лет на болоте научились различать по лицу старосты, когда лучше не соваться – серьезное дело решается.

– Знаю я, как мшаник ломает, Сим. Почему год назад и не стала тревогу бить. Второго тела и по Курчатову не отыскали – точно, мшаник. С Игорем мы его дважды в болото загоняли. Так и прёт из леса на огороды. Те, что за вокзалом. Словно его кто гонит. Корову выпил у Седовых, одну шкуру оставил. Но в наших краях знают, как его отпугивать. Оглушить никак, устранить тоже не можем, вот и гоняем. Да и как его устранить, реликт такой. Его охранять надо, как магический след древности. Я бы его неолитом датировала. Магометрия очень сходная с теми сгустками, что Ноикето обнаружил на Хоккайдо в тридцатом. Не только ты мшаника изучать хотела. Я Отцу писала тоже, он и свои, и твои мысли мне изложил, мы с Игоряшкой покумекали – и вспомнили хороший пугач.

Сима вопросительно взглянула на подругу:

– Моцартом пугали? – высказала она давнюю свою задумку насчёт глушилки на мшаника.

– Моцартом?! – Маша усмехнулась. – Сим, я же кармановская, я не в консерватории, а в огороде выросла. Плачем детским мы его гоняем. Записали на плёнку, громкоговоритель приставляем и крутим, пока не уползёт. Но последнее время поддаётся всё хуже. Словно то, что у нас на болоте проснулось, даже мшаника напугать может.

Сотни вопросов зароились разом в голове Симы: каковы сроки активности? Сделали ли Матюшины магометрию и что намерили? Как обнаружили, что мшаник плача пугается? И кто засел в кармановской трясине, если не мшаник?

– Точно не Сашка, – успокоила сама себя Серафима. – По Сашке двойного Гречина дала, прямого, по связанной сетью Рюмина – Варшавского. После такого не могла Саша подняться. Среди живых надо искать. А если маг? Может, кто силой злоупотребил? – попыталась найти спасительную лазейку для растревоженных мыслей Сима.

– Маг? У нас в Карманове? Тут вариантов только два – я и Матюшин, – сухо отозвалась Маша. – Присылали нам двоих студентиков года полтора назад, но скучно им на кармановских топях показалось, бесперспективно. Мы и отпустили восвояси, не за шиворот же их держать? Немного пробуждения мшаника не дождались мальчишки. Так что выбор невелик.

– А если захожий кто?

– С магометрией в районе пятнадцати? – парировала Маша. – Исключено. Такого мага мы бы заметили сразу. Хотя бы след засекли, когда пропавших по Курчатову искали. Точно не маг. Но я тебе чем хочешь поклянусь – если бы не знала, что «серафимов» на болоте нет, решила бы, что наши. Уж больно похоже.

Пришедшая следом мысль хлестнула как плетью. Сима резко сбавила шаг, прижала ладонь ко лбу, словно пытаясь успокоить в одну секунду рассыпавшиеся мысли.

– Плохо? Голова? – бросилась к ней Маша. – Прости меня, Сим! Дура я какая! Только Отца похоронили, а я тебя так, с налёту. Скотина я бессердечная. Прости! Девчонки, подождите, Симе плохо!

Подруги тотчас окружили их, не обращая внимания на уверения Симы, что всё в порядке. Маша с Нелли наскоро наложили общеукрепляющее заклинание, благо, Ишимова последние пять лет работала в Тбилиси медсестрой в госпитале. Подхватили под руки, повели к автобусной остановке.

– Сосуды бы тебе заговорить у хорошего доктора, – покачала головой Нелли, – ведь не девочка уже.

– Да и в бабушки ещё рано, – усмехнулась Сима, удивляясь, отчего ноги стали будто ватными, а сердце всё никак не желает успокоиться и бухает в висках. Мысль, так ударившая её пару минут назад, засела где-то под ребром, не давая выдохнуть.

– Маш, давай мы с тобой всё ещё разок проговорим? Мне только отдышаться немного надо. Девчонкам тоже расскажи.

«Серафимы» встревоженно переглянулись.

– Я не могу сейчас. Вы в кафе идите, посидите там без меня. Я попозже приду, – замялась Маша.

Общую тревогу снова облекла в слова Нина:

– Случилось что?

– Мне к доктору на приём, – ответила Угарова нехотя и, видя, что общими словами успокоить подруг не получится, добавила, – к профессору Егорову.

– Так Егоров же… – начала Лена и тотчас заулыбалась, как все остальные. – Получилось? Ждёте?

– Обследования пока, – безжизненно отозвалась Маша. Улыбки погасли. Рыжая простилась быстро, неловко и выскочила из автобуса остановкой раньше. «Серафимы» замолчали, подавленные вновь навалившейся печалью, которая порой была слишком похожа на вину. Не реши Маша их спасти, может, и не опускала бы она теперь глаза, говоря о профессоре Егорове.

– Ничего, придёт – сама всё расскажет, – рассудительно подвела итог Нелли, приподняв тёмные брови. Стоящий рядом молодой человек покосился на неё, стараясь незаметно рассмотреть чернокосую южанку, к сорока не утратившую и капли своей экзотической красоты. Нелли гордо задрала подбородок и пересела поближе к подругам.

– Всё одна? – тихо спросила Оля, едва они вышли из автобуса. Она единственная из седьмой группы решилась создать семью. О детях речи быть не могло, но впустить в свою жизнь мужчину, тем более – не мага, решилась только Оля. Да и нельзя было представить её, полную, добрую, круглолицую, одинокой старой девой. Если изящная Нелли или тоненькая худощавая Лена Солунь и за сорок выглядели студентками, то Ольга и на первом курсе не была похожа на девчонку. «Мать сыра земля» – прозвали её остряки с курса. Не стали бы они так шутить, знай наперёд, что случится с легендарной седьмой группой. Не могла Ольга переломить свою природу. Ей нужен был очаг, семья, дом, мужчина. И в подругах надеялась увидеть отголосок того женского, чем жила сама.

– Конечно, одна, – отрезала Нелли. – Не ждать же каждый день, что формула аукнется и ты мужа во сне удавишь?

– Так на ночь можно и не оставаться, – бросила Поленька, приподнимая подведённую бровь. – Раз уж я с того проклятого болота вырвалась, неужели буду сама себя запирать? Ну уж нет. Спать можно одной, но жить… Жить надо так, чтоб кипело всё вокруг, чтобы вертелось, менялось. А если запереть себя в четырёх стенах, шарахаться всего, как пуганая ворона, так и будет вокруг всё то же кармановское болото. Оно мне ночами снится.