Верное слово
Шрифт:
– Не знаю! – зло рубанул ладонью воздух Виктор. – Район поиска задавался «по обстановке, на усмотрение командира группы». Никакой информации о противнике не было, разведка отсутствовала как класс… А тут ещё, вдобавок, был срочно отозван в штаб фронта, а затем и в Ставку!
– Были, Виктор Арнольдович, были отозваны, – откашлялся Кощей. – Я проверял. Телефонограмма действительно имеется. Телефонограмма подлинная. Но вот что странно, сударь мой: немцы и впрямь наступают, целые дивизии наши в котлах, документы штабные сплошь и рядом какие утрачены, какие уже и прочитать невозможно, бумажки, на колене зачастую написанные. А вся эпопея ваша – в идеальном состоянии. И телефонограмма из Москвы, из Ставки, и запрос из штаба фронта, и прохождение через штаб
Потёмкин вновь развёл руками, мол, не моя то вина.
– Да-с, Виктор Арнольдович, задали вы нам задачу, – вздохнул Верховенский. – Мы потом посмотрели – «серафимы» были совокупно самой сильной нашей группой, погибшей за всю войну. Удивительно, правда?.. Хотя – почему удивительно? Сорок первый год, не берегли никого и ничего, элиту, племенной материал в бой бросали. Сильнее «ангелов» только те же «зигфриды» получаются. Встречались и у нас, и у немцев потом одиночно маги и выше уровнем, а чтобы средний показатель группы бы превысить – нет. Понимаете теперь, Виктор Арнольдович, почему меня это так волнует? Много лет после войны прошло, иных дел хватало и хватает, враг не дремлет, ни на миг не прекращает подрывную работу против Страны Советов… Ну, не морщитесь. Как писал товарищ Маяковский, «слова у нас, до самого главного, в привычку входят, ветшают, как платье». А враг-то он есть и подрывную работу – ведёт… так вот, простите старика, к чему бишь я? – Иннокентий Януарьевич сделал вид, что забыл. – Так вот, может, и не обратил бы я на это внимание, может, так и остались бы «серафимы» безвестно павшими героями, если бы не Корсунь. Если бы не посланьице от «зигфридов». Вот тут уж, извините-с, Виктор Арнольдович, я закрыть глаза на такое не мог. А если «ангелы» нам такое же пошлют? Или чего похуже, а? Вот почему вы, товарищ Потёмкин, об этом не думали, почему никаких мер не предпринимали? Пятнадцать лет после войны уж прошло, времени достаточно было!
– Товарищ Верховенский… – Потёмкин на миг прикрыл глаза. «Это как на фронте, – подумал он. – Концентрация – формирование – посылка – отзвук – коррекция – удар». – Иннокентий Януарьевич… я искал «серафимов». В архивах должны были мои запросы остаться. В центральный штаб партизанского движения запросы слал, командованию инженерных войск, в министерство строительства, в те главки, что вели восстановительные работы на Смоленщине… Нигде ничего, товарищ Верховенский. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал.
– Интересно-с, интересно-с. – Иннокентий Януарьевич обхватил подбородок тонкими аристократическими пальцами. – Запросов ваших не видел, врать не буду. Но в запросных книгах и книгах выдачи справок отметки должны были остаться… Продолжайте, товарищ Потёмкин.
– Вы мне что же, не верите, товарищ первый заместитель председателя Комитета государственной безопасности? Думаете, я вам тут врать буду? Я, коммунист ещё с Гражданской войны?! Посылал я эти запросы!
– Не горячитесь, Виктор Арнольдович, и не демонстрируйте мне тут свои обиды, будьте так любезны-с, – откинулся на спинку стула Кощей, сложил руки на скатерти, переплетя длинные пальцы. – Работа у меня такая, всех проверять. Бывает, человек за давностию лет уже и сам запамятовал, куда запросы слал. Уверяет, мол, запрашивал «Мостранс», а мы ему – да нет, дорогой, «Кузбассуголь». И бумажку ему на стол. Так что не обижайтесь, не обижайтесь. Значит, не пришло ничего по вашим запросам, так?
– Так, – опустил голову Потёмкин.
– И к какому же выводу вы пришли, Виктор Арнольдович?
– Что вывезли немцы «ангелов». Может, даже пленили. Но тела их, в отличие от тех же «зигфридов», на той земле не остались. Что, как вы понимаете, Иннокентий Януарьевич, существенно, на порядок примерно, уменьшает вероятность возникновения вторичных эффектов.
– Вот даже как, – сощурился Верховенский. – Интересно, товарищ Потёмкин, весьма интересно-с. Я так понимаю, очень было вам тяжело допустить даже тень мысли, что девушки наши к немцам в плен угодили? И, может, даже живы остались?
– Смертельно тяжело, – тихо выговорил Потёмкин. – Не хочу в это верить, мысль от себя гоню…
– И я тоже гоню, – неожиданно поддержал его Верховенский. – Отрицательные ответы, Виктор Арнольдович, это ещё не доказательство. Даже от партизан. Надо разбираться. По-нашему, по-коммунистически – тщательно, без оглядки на персоналии. Потому что еще одна Корсунь-Шевченковская аномалия нам не нужна, никак не нужна. С этой бы разобраться. В общем… – он вновь отпил чаю, – как я понял, на последнее задание «ангелы» ушли без вас. Прискорбно, товарищ Потёмкин, очень прискорбно. Потому что, как один из опытнейших и даровитейших наших магов…
– Спасибо, товарищ Верховенский.
– Это не комплимент, Виктор Арнольдович, а констатация факта. Впрочем, вопросы-то всё равно остаются. Как же так, товарищ Потёмкин, я, старик древний, покоя не нахожу, последние недели в архивную крысу превратился, понять пытаясь, что ж стряслось с «ангелами». И знаете что, Виктор Арнольдович? Ни-че-го я не понимаю, не могу дознаться. Молчат архивы. Невозможно понять ни как немцы их раскрыли, ни как перехватили, ни чем уничтожили. Боевая-то трансформация у них о-очень эффективная была, так, Виктор Арнольдович?
Потёмкин кивнул. По спине его стекал пот.
– И вот накрыли немцы наших героических девушек. Пали они в бою неравном, пропали без вести, так что и могил не осталось. Что именно случилось – совершенно неясно. Но что же вы предприняли? Может, после того, как фронт на запад откатился, поисковую операцию требовали провести? Может, лично на рекогносцировку в те края выезжали? Может, в вышестоящие инстанции писали, мол, требуется провести…
– Писал! Писал в инстанции! – перебил Кощея Виктор Арнольдович. – Говорили ж мы про это уже, Иннокентий Януарьевич! И в деле должны мои рапорты остаться! Не только в ЦШПД [1] писал, отнюдь нет! Всюду, куда только мог!
1
Центральный штаб партизанского движения.
– Верно, верно, – с неопределённым выражением отмахнулся Верховенский. – Да не потейте вы так, товарищ Потёмкин, ясно дело, что остались ваши писания, где нужно, всюду остались. Не видел их пока, но не сомневаюсь. Обезопасили вы себя бумажками нужными, что есть, то есть. Но результаты-то каковы? Проверили по вашим рапортам несколько районов на Смоленщине, ничего не нашли, само собой. Но я, как вы понимаете, Виктор Арнольдович, успокоиться не мог. Как уже говорил, за всю войну не погибало у нас разом такой сильной группы. Не верил я и не верю в бесследное «ангелов» исчезновение. И что пленили их, извините, товарищ Потёмкин, поверить не могу тоже. Не могли Зиновьева и её подруги сгинуть бесследно, да ещё и в боевой трансформации. Землю вы, товарищ Потёмкин, должны были рыть, но где они погибли – дознаться. Не ссылаться на партизан, не теоретизировать зря, что, мол, немцы трупы вывезли. Дознаться обязаны были, проверить всё, чтобы точно уж никакого «эха». Если не сразу, так после войны, чёрт побери!
Верховенский разгорячился, даже ладонью по столу прихлопнул.
«Да, – подумал Потёмкин. – Здесь ты меня уел, Кощей. Обскакал на вороных. Но ничего, ничего, имей ты на меня хоть какой матерьяльчик – не здесь и не так бы ты со мной разговаривал…»
– В общем, так, – сухо сказал Иннокентий Януарьевич, переведя дух. – Дело о корсунской трагедии, как вы, возможно, знаете, взято на особый контроль Генеральной прокуратурой. Союзной, само собой, не Киевской. Председатель Комитета, где я имею честь состоять, лично поручил мне досконально разобраться и доложить куда следует. Так что, Виктор Арнольдович, давайте вместе восстанавливать все события того времени.