Верное слово

Перумов Ник

Под г. Кармановом. Октябрь 1959 г

На краю леса уже слышались голоса. Кармановцы искали своих. Голоса были все мужские – низкое эхо окриков разносилось далеко в утреннем холодном воздухе, замирая над изумрудными холмиками болота. Времени оставалось слишком мало.

Маг подхватил мертвеца под мышки и поволок дальше от проклятого холма, вглубь, куда не доставали длинные медовые лучи осеннего солнца. Чахлые берёзы над болотом облетели первыми. Их листья, мелкие и блеклые, давно гнили среди болотного мха. Голые ветви цеплялись за одежду, но маг будто не чувствовал этого.

Он протащил тело через тощий березняк и, хлюпая сапогами в бурой жиже, выволок на открытое место. Казалось, его целью было большое окно топи – неровная прореха в ярко-зелёном бархате мха. Мертвец поместился бы туда легко, и через час-полтора вязкое нутро торфяника приняло бы бренные останки, скрыв от живых след преступления.

Но времени не было. Всё ближе перекликались за лесом кармановцы – бродили кругами, пока не решаясь забираться в проклятое болото.

Тяжело дыша, маг перевалил мертвеца на спину, развёл в стороны его уже костенеющие руки. Дрожащими пальцами вынул из-за пазухи склянку со свечой и мешочек, из которого кругом рассыпал вокруг трупа красноватый порошок. Огонёк, почти невидимый в сиянии утра, вспыхнул сразу, едва маг провёл рукой над свечкой. Откликаясь на этот зов, порошок, едва приметный в рыхлом моховом ковре, засветился.

Жест. Слово. Символ. Аттрактор. Давным-давно, ещё на студенческой скамье, доведённое до автоматизма. Теперь руки складываются сами, сами беззвучно шевелятся губы, произнося заклятие, воскрешая давнее и страшное. Те дни ада, куда теперь приходится возвращаться вновь и вновь, к сидящей глубоко в кости тайне, до которой нельзя допустить никого. Потому и не должны отыскать тело пришедшие на болото кармановцы.

Снова жест. Снова символ и привычная, но почти забытая за долгие годы мирного полусна вязь слов. Рывком вскипающая в крови сила: струящаяся во всём живом, сгущённая предками в звук, сплетённая теоретиками в слова заклятья и обкатанная на губах тысяч магов, стихийных колдунов древности и выпускников закрытых институтов.

Остаётся надеяться, что он почует движение этой силы и придёт, чтобы забрать новое подношение.

Глаза мага, закрытые бельмами, были обращены к золотому утреннему небу, но обострённый до предела слух уловил далёкое дыхание трясины, выпускающей своего хозяина. Глубинный тяжёлый гул его приближения.

Маг упал на колени, медленно приходя в себя после магического ритуала. Болото казалось тихим и спящим, но он уже знал, кто грядёт из его глубины на зов человека.

Мшаник вырос перед ним в одно мгновение могучим изумрудным утёсом, чудовищным смрадным слизнем, за века обросшим пластами торфа и зелёной травянистой шкурой. Громада нависла над магом, не обращая внимания на мёртвое тело. Покойник никуда не денется, а свежая кровь куда слаще холодного бурого студня в венах мертвеца.

Маг рванулся, откатываясь за кочку, на которую почти тотчас обрушилась могучая лапа хозяина болот. Пасть, заполненная тысячами мелких чёрных сучьев-зубов, распахнулась во всю ширь. Мага окатила волна смрадного дыхания. Он трясущейся рукой вытащил из кобуры пистолет и выстрелил. Пуля вырвала кусок мха, из-под него засочилась бурая жижа, но мшаник даже не покачнулся. Человек снова спустил курок. Послышался щелчок – осечка.

Тот, кто осмелился колдовать на болоте, в самом центре проклятой поляны, прикрыл глаза, готовясь к смерти. Пожалуй, даже радуясь ей, как избавлению от мучительной боли, что ежедневно причиняла кровоточащая рана прошлого.

Но тут мшаник заворочался, потеряв к нему интерес. Что-то другое привлекло внимание древнего монстра. Его пасть захлопнулась, чтобы открыться с другой стороны. Монстр с рёвом обрушился назад, на кого-то, невидимого магу. Может, кто-то из кармановцев, на беду, поторопился и вышел из лесу, не дождавшись товарищей?

Не думая о судьбе несчастного, маг вскочил на ноги и бросился прочь, проклиная себя, но не раскаиваясь в содеянном. Теперь, когда мшаник проснулся, все смерти спишут на него.

Москва. Октябрь 1960 г

Бросив прощальный взгляд на могилу Виктора Арнольдовича, «серафимы» двинулись к воротам кладбища. Сима шла чуть позади. Ей хотелось видеть перед собой пёструю стайку подруг, от этого становилось спокойнее. Маша тоже поотстала и пошла рядом.

– Сим, ты как? Держишься?

Староста седьмой кивнула, чуть ускорив шаг. Ждала, что подруга заговорит о нём – Викторе, – о его последних днях, о том, как он ушёл. Приготовилась лгать с показным равнодушием. Но Маша не заметила её смятения.

– Сим, мне помощь твоя нужна. Я понимаю, сейчас надо с делами Виктора Арнольдовича всё решить, бумаги его разобрать. Это дело небыстрое, и я пойму, если ты откажешься. Но мне больше не к кому с этим пойти. Думала Отца просить, но… не успела. Поможешь?

– В чём дело-то? – начиная тревожиться, Сима удивлённо посмотрела на Машу. Не привиделись ей перемены в подруге. Никогда раньше Угарова не попросила бы так, не выбирая ситуации, на ходу. Видимо, случилось что-то и вправду не терпящее отлагательства.

– В кармановском болоте, – бросила Маша почти рассеянно. – Там опять… неспокойно. Люди пропадают. Чуть больше года назад одного нашли, поломанного. Я проверила, решила, от того нашего обряда что-то осталось или после зачистки, а бедняга зацепил. Почистили мы место. Потом ещё один, но не отыскали его. Зимой на болоте делать нечего, всё стихло. А летом опять – как ягоды пошли, наши в лес побежали, а там до той проклятой поляны… Двоих нашли мёртвыми, третьего ищем. Точно как в то лето, когда… мы познакомились. Только раньше на болоте были «серафимы». А теперь? Я к хозяйке пошла. Четыре часа меня кошка её по лесу таскала, а вывела на Сашкин холм. Сим, я тебя ни в чём не обвиняю, но… скажи честно, уверена ты, что Саши больше нет?

Староста бросила на подругу взгляд, полный гнева, обиды и такой боли, что Маша тотчас очнулась от своей задумчивости, вцепилась пальцами в запястье Симы и принялась просить прощения. Девчонки, те ещё могли бы такое сказать. Не было их в Карманове в тот день, когда оборвалась окончательно ниточка Сашиной жизни. Не они встретили еле передвигающую ноги, почерневшую от усталости и горя Симу на краю леса – Угарова встречала, почти тащила на себе домой, отпаивала водкой, а потом они вместе плакали. Как могла Маша после того дня засомневаться хоть на секунду, что Сима не упокоила бедную Сашу?