Шрифт:
Алексей Михайлович Ремизов
Верность
Жила-была старуха, и был у неё сын. Жили они бедно: земли сколько под ногтем, и вся тут. И повадился на их поле заяц; бегает ушастый, хлеб травит.
Дозналась о зайце старуха.
"Самим есть нечего, а тут ещё... уж я тебя!" - точила карга зуб на зайца.
У их соседа в саду старая вишня. Выпросила старуха вишнёвого клею, сварила да с горяченьким прямо на поле. А лежал в поле камушек, и на этом камушке любил отдыхать заяц: наестся и рассядется, усами поводит, благодать! Старуха
Прибежал в поле заяц, наелся да на камушек плюх, сидит, облизывается. А старуха тут как тут и прямо на желанного гостя: заяц туда-сюда, оторваться не может, хвостишком прилипнул! Старуха его за уши - попался!
– и, ухватя, потащила.
– Будешь ты у меня хлеб таскать, проклятущий!
А заяц и говорит старухе:
– Тебе меня, бабка, никак не извести! А коли уж так приспичило, так я тебе сам про мою смерть скажу: посади ты меня в горшок, оберни горшок рогожкой, да с горки и грохни - тут мне смерть и приключится.
А старухе только б извести, ей всё равно, и раздумывать некогда. Посадила она зайца в горшок, обернула горшок рогожкой, да с горшком на гору - горка тут же, за полем, - вскарабкалась на самую верхушку да оттуда его и ахнула.
Горшок хрястнул и вдребезги - "Слава тебе, Господи!" А заяц скок - и убежал.
И дня не прошло, заяц опять на поле - опять хлеб травит. Старуха глазам не верит: он самый - жив, проклятущий.
– Ну, постой же!
И пошла старуха к соседу за вишнёвым клеем и опять с горяченьким прямо на поле к заячьему любимому камушку, вымазала клеем:
– Уж не спущу!
– да за кустик и притаилась.
А зайцу и в голову такое не приходит, чтобы опять на него с клеем! Наелся и, как всегда, на камушек. А как сел на камушек - и попался.
– Не спущу!
– ухватила старуха его за уши.
– Не спущу!
– Бабушка, не губи!
– И не проси!
– тащит карга зайца и уж не знает, чем бы его: насолил он ей вот как, да и обманул опять же.
– Бабушка, я тебе пригожусь!
– Обманул ты меня, не верю!
– Тащит и сама не придумает: ли задавить, ли живьём закопать?
– Бабушка, чего твоей душе хочется, всё для тебя сделаю...
– А чего ты для меня сделаешь?
– Да всё.
Приостановилась старуха: очень устала с зайцем.
– В бедности мы живём.
– Знаю.
– И моего сына знаешь?
– Знаю.
– Жени ты его!
– Это можно. У оранжевого царя три дочери, на младшей царевне мы его и женим.
– А ты не обманешь?
– Ну, вот ещё: раз сказал - сделаю.
– Постарайся, пожалуйста.
Старуха выпустила зайца.
Заяц чихал, лапкой поглаживал уши: уж очень бабка-то костиста!
Старуха позвала сына, рассказала ему о заячьем посуле. Что ж, он не прочь жениться на царевне! И хоть сейчас в дорогу.
– А как тебя величать, Иваныч?
– Ё, -
И пошёл заяц со старухиным сыном к оранжевому царю по царевну будет старухин сын сам царевич!
Идут они путём-дорогой, а навстречу им на коне какой-то верхом скачет: одет богато, и конь под ним знатный.
– Куда, добрый человек, путь держишь?
– остановил заяц.
– В монастырь, в Загорье, по обету.
– А мы как раз оттуда. Только ты чего ж так уж больно нарядно и на коне?
– А разве не полагается?
– И думать нечего: ни верхом, ни в одежде нипочём не пустят, только и можно "пеш да наг" - таков монастырский обычай. Оставь тут своё платье и коня; отсюда пройтись недалеко.
Тот зайцу и поверил: слез с коня, разделся.
– Мы постережём, не беспокойся!
– сказал заяц.
– Вот по той дорожке прямёхонько к монастырю выйдешь.
А в том монастыре как раз о ту пору чудил один проходимец и под видом блаженного куролесил; монашки догадались, да кто с чем выгонять, тот и убежал из монастыря в чём мать родила, не дали и одеться. И теперь, когда монашки завидели голыша, на того блаженного Саврасия и подумали: возвращается!
– и давай его лупить.
А заяц, как только скрылся с глаз несчастный, забрал его богатую одежду, нарядил старухина сына, да на коня, и прощайте!
Путь им лежал мимо часовни. Там у святого камня понавешено было немало всяких холстов и шёлковые лоскутки - приношения богомольцев. Заглянули приятели в часовню. Постояли, оглядели камень. Заяц, какие лоскутки похуже, сунул в сапог к старухиному сыну, а понаряднее себе за пазуху запихал. А больше делать нечего, и дальше в путь.
Целую ночь провели они в дороге. И наутро в оранжевое царство поспели. И прямо ко дворцу.
– Кто и откуда?
– остановили часовые.
Заяц в карман за словом не полезет: старухин сын - изумрудный царевич, а явились они к оранжевому царю сватать невесту.
– У царевича в его изумрудном царстве, - рассказывал заяц, - такое неприятное дело случилось - повсеместный мор: царь с царицей и их подданные, сколько было народу, все перемёрли без остатка, и остался во всём царстве живым лишь один царевич, и с ним всё богатство. Хочет царевич посватать младшую царевну.
Часовые донесли царю. И царь позвал их к себе.
Выслушал царь зайца и отправил гостей к царевнам: пускай познакомятся.
Заяц после всякой оглядки и комплиментов царевнам завёл игру в перегонки: кто прытче? Старухин сын шагу не сделал, запнулся: сапог соскочил. Заяц на сапог, да из сапога и вытащил лоскутки.
– Экая дрянь!
– швырнул их прочь, вынул из-за пазухи другие, нарядные, и сунул, будто стельки, царевичу в сапог.
Как увидели царевны, что за шелка царевич в сапогах носит, всякой из них захотелось за такого богача замуж выйти. А зайцу того только и надо. Кончил игру - и к царю.