Верну свою жену
Шрифт:
Сомнения и подозрения превращались в ярость!
Стася влезла в мою семью? Мало ей было забрать мою мать, так она еще и мужа захотела?
Давно скрываемая даже от самой себя ревность к матери вырвалась наружу!
Я чувствовала себя злой и неблагодарной, не добродетельной, когда ревновала маму к новой “сестричке”, которую она достала неизвестно откуда, как черта из табакерки.
А ведь у Стаси такое тяжелое детство. Родители – алкоголики, которые сгорели заживо в комнате в коммунальной квартире. Стасю спасло то, что она проснулась ночью и
Девушка с детства видела только попойки. Как папа бьет маму. Как мама не замечает, что дочь растет как сорняк.
Падает в голодные обмороки и одевается кое-как.
Мать и отец променяли свою единственную дочь на бутылку, что их и погубило.
И Стася не попала в детский дом только потому, что на момент гибели родителей ей как раз исполнилось восемнадцать лет.
Она тогда с грехом пополам закончила школу и как раз поступала в наш университет. Старенькая бабушка стала ее опекуном и уговорила подать документы, чтобы получить хоть какую-то профессию.
Мама узнала о страшных обстоятельствах, которые случились с бедной девочкой, и не смогла пройти мимо. Стала помогать, опекать, привела в нашу семью.
А что сделала “бедная девочка”? Позавидовала моему счастью и решила отобрать мужа?
Мерзавка! Неблагодарная малолетка, которая злом отплатила за всё то добро, что мы ей сделали! Приютили сиротку, привечали, относились как к родной…
Хотя постойте! А что это я всё на Стасю злюсь?
Муж не бычок на веревочке, которого потащили за собой.
Он тоже соучастник. Предатель, изменник! Как его земля носит?
Кто так делает? Оправдывается ЧП на работе, уезжает якобы в командировку, а сам кувыркается в постели с юной шлюшкой?!
И когда? В тот момент, когда я выписываюсь из роддома?
Картинки немедленно завертелись в голове. Как киношные кадры.
Они вместе, целуются, обнимаются, смеются надо мной…
Толстой, больной, измученной мамашей, которая ничего вокруг не замечает, нянча ребенка. Его ребенка!
Ярость взвилась во мне смерчем, я затряслась, не сдерживая саму себя, и понеслась вниз по лестнице, чтобы им в глаза посмотреть. Увидеть правду!
Но…
Когда я слетела вниз, навстречу мне уже шел Антон. На руках он держал плачущего ребенка, извивающегося и кряхтящего в поисках материнского молока. Грудь тут же отозвалась, заныла. Злость и ярость схлынули, как поток воды, неминуемо спускающийся с высоты.
Улыбка мужа была такой искренней, светлой и доброй. Он смотрел на меня, а потом на ребенка, светясь внутренним светом. И выглядел таким счастливым, что никто бы его не заподозрил в измене. Он искренне, напоказ и не стесняясь наслаждался отцовством и так бережно держал ребенка, не сводя с него глаз, что я засомневалась.
Что я творю? Какая измена? Что я себе придумала?
Антон летал в командировку, а Стася возвращалась из путешествия.
Они могли столкнуться в аэропорту. Я же их еще не видела, они не рассказывали мне ничего. Возможно, сейчас улыбнутся и со смехом расскажут, как столкнулись в дьюти-фри. Что мне нашептала моя неуверенность? Почему я начала сомневаться? Если муж решил оберегать меня от дрязг на работе, я посчитала, что он и другие тайны скрывает?
Так и сойти с ума недолго… Провалиться в воображаемый мир, где предают самые близкие.
– Сонь, – позвал меня муж, отвлекая от мыслей и вручая ребенка, – пойдем в комнату, покормишь. – Глянул на Стасю, стоящую в отдалении у журнального столика в окружении дивана и кресел, сморщил нос.
“Что такое?” – спросила я одними глазами.
“Да достала”, – показал своими муж, закатывая их к потолку.
И это тоже выглядело не наигранно, а абсолютно искренне.
И я вдруг усомнилась в том, что буквально назад протаранило мой мозг острием кинжала. Ведь мы друг друга с полувзгляда понимаем, с полуслова. Сколько раз Антон говорил, что Стася его раздражает. Что она капризная, пустоголовая малолетка, думающая только о развлечениях и шмотках. Живущая в соцсетях. Что она не подходит его брату. Что он не понимает мою маму, которая в ней души не чает и видит своей дочкой.
Он не считал ее семьей, он не считал ее достойной нашей семьи.
Он не был рад, когда она к нам приходила, а тем более жила с нами.
Так разве мог он лечь с ней постель? Соблазниться на что? На красивое тело? Забыть всю свою неприязнь. То, что она встречалась с его братом и тот ее еще любит. Предать меня и ребенка – ради чего?
– Стась, привет, – для приличия поздоровалась я с ней, – я скоро спущусь, просто ребенка надо покормить.
– Конечно, давайте, – улыбнулась она, и улыбка показалась искренней.
С моей души свалился камень, я враз забыла ту бурю, что разыгралась во мне буквально несколько минут назад.
Обернулась, чтобы еще раз улыбнуться Стасе на прощание.
И увидела, как она на меня смотрит. На нас с Антоном.
Ее глаза не врали. Прищуренные, злые, змеиные.
Не удалось ей скрыть ни ненависть, ни зависть, ни злость, что Антон обнял нас с малышом, будто оберегая от всего мира. Пряча от нее и ставя границу между нами – и ею.
И холод пробрался внутрь так глубоко, что укоренился, схоронился, и я знала, что не смогу от него избавиться, пока не развею свои подозрения.
***
– Ну как вы тут? Растет наш мужичок? – пробасил приехавший нас навестить папа, принимая из рук мамы кряхтящего Димочку. Рассмотрел его со всех сторон, оценивая. – Не пойму, на кого похож. Он изменился с прошлого раза. Кажется, на меня, – сказал уверенно, без тени малейшего сомнения.
Папа такой папа.
Мы с Антоном переглянулись и понимающе хмыкнули. Конечно, как же иначе? Мой авторитарный папа уверен, что внук перенял исключительно его черты и характер. Сейчас начнет говорить о том, что Димочка продолжит династию преподавателей. Так же было и со мной. На самом деле я с десяти лет ходила в танцевальную студию и мечтала в юности стать хореографом.