Вернусь, когда ручьи побегут
Шрифт:
– Вампир, натуральный вампир! – зло подытожила Надежда. – Его истинное желание: оградить тебя от мира, посадить в золотую клетку и пользоваться единолично, не меняя при этом ни своей жизни, ни привычек. А главное – не позволить тебе реализоваться вне его.
– Если даже так, то он этого не осознает и…
– А вот не скажи! – горячо перебила Надя. – Скорее – не признается. Вспомни-ка его последний приезд в январе, перед твоей поездкой в Москву. Кинофестиваль, гостиница и тот режиссер, забыла, как его фамилия…
В этом месте стоит задержаться – оно того заслуживает, «это место».
Может
«В СУЩНОСТИ, ЧЕЛОВЕКУ В ЖИЗНИ НИЧЕГО НЕ НАДО, КРОМЕ ПОЛОВЫХ ОРГАНОВ И СЕРДЦА».
…Международный фестиваль неигрового кино по традиции проходил в Питере, в гостинице «Ленинград».
Был день открытия, в фойе – людно, накурено, суетно. Александра протискивалась сквозь голосистую толпу участников, гостей, аккредитованных журналистов, здоровалась со знакомыми, а внутренняя ее антенна уже шарила в пространстве, пытаясь уловить среди посторонних шумов и вибраций излучение той единственной частоты. И когда легкий укол тока царапнул подреберье, она уже знала – Мурат здесь и тотчас ощутила знакомое ликование крови. Они не виделись вечность – прорву черных пустых ночей и таких же беспросветных пустых дней, а по человеческому календарю – недели три-четыре.
– Камилова!! – звонко позвал голос с мягкой южной интонацией. Рубенсовская Антонина энергично прокладывала дорогу в толпе и людская масса за ее спиной еще некоторое время не срасталась, оставляя хвост из пустоты. – Ну, привет, блокадный Питер! – воскликнула она, прижимая к себе Сашу, вытягивая в трубочку губы для поцелуя и посылая его в воздух за Сашиной щекой. – О, с лица-то сбледнула в своем болезном городишке, а я тебе сальца привезла нашего хохляцкого для поправки здоровья и горилки от батюшки… Слушай, встретила сейчас шефа нашего, папу Рому, покоцанный такой, говорит, все, кажется, женюсь я, Тоня.
– Не может быть! – воскликнула Саша, радуясь встрече и с удовольствием глядя в свежее, живое Антонинино лицо.
– Ты ее не видела? О, колода такая плоская, ваша, питерская, получите ваши шпроты… Доигрался шлэпарь на старости лет! Ты уже зарегистрировалась?
– Нет, там очередь такая…
– Какая очередь, Камилова, там Наташка наша с курсов сидит на регистрации, в две минуты все сделает и карточку тебе на грудь повесит.
– Да неудобно как-то.
– Та-а я тебя умоляю, брось эти свои интеллигентские штучки, программку вон возьми, пока не расхватали, через час открытие в конференц-зале.
– Наших много приехало? – поинтересовалась Александра.
– Да почти все, – сообщила Антонина, постреливая вокруг зоркими глазами. – О, смотри, сам Пашкевич здесь, говорят, фильм классный привез. Муратка тоже здесь, ходит с постной рожей пиздострадальца. – Она ухмыльнулась, скорчила скорбную гримасу и закатила глаза к потолку, выразив свое отношение к Сашиному другу.
Мнения однокурсников по поводу дуэта разделились: большинство сочувствовало Мурату, полагая, что Камилова рано или поздно доведет его до ручки, и он выбросится из окна, Муратка же сущий ребенок, неискушенная душа; оставшиеся – среди которых была и Антонина – оскорблялись за Александру, которая с некоторых пор производила впечатление женщины в чадре.
– Ладно, – заторопилась
Теплые ладони легли сзади на плечи, и Саша, словно ждала этого момента, не поворачиваясь, откинула голову назад и уперлась затылком в крепкий подбородок.
– Здравствуй, джана моя, постой так, не двигайся, дай подышу тобой!
Он медленно потянул ноздрями ее запах, горячее дыхание запуталась в легких волосах, Саша прислонилась к нему всей спиной, руки ее расслабленно повисли вдоль тела.
Их толкнули, вежливо извинились, разрушив драгоценность мгновения.
– Здравствуй, благородный степной кролик! – сказала она, поворачиваясь к Мурату, и увидела бледное под смуглой кожей, уставшее лицо с однодневной щетинкой.
– Прямо с самолета, сутки в аэропорту просидел, билетов не было, – объяснил он. – Я чуть с ума не сошел…
Потом он пожаловался, что куда-то затерялась коробка с его фильмом, что в самолете он простыл, номер в гостинице дали не одноместный, а двухместный, а он всю ночь не спал…
– Ну так пойди поспи, – отстраняясь, сухо посоветовала Александра.
– Надо идти фильм отыскивать, меня на внеконкурсный просмотр поставили, – озабоченно сказал он, и лицо его стало растерянным, почти жалким.
Саша с досадой отвернулась: встреча была безнадежно опошлена, высота небесного полета опущена до уровня земных житейских заморочек – можно переползти на пузе, перебирая поочередно всеми сорока ножками. Совсем не этого, погруженного в копеечное самосострадание мужчину ждала она после разлуки, совсем другого выражения в его зрачках искала. Хоть бы уж держал себя с достоинством!
– Сашенька, – потянулся к ней Мурат, почуяв тревожную перемену.
– Личико-то расправь, а уж потом меня пальцами трогай, – сказала Александра с улыбочкой, от которой у Мурата стыла кровь.
Из толпы прорезалась знакомая физиономия в круглых очках, напоминавшая разом всю плеяду русских разночинцев девятнадцатого века. Никита! Александра устремилась навстречу распахнувшимся объятиям.
– Лю-ю-ди! Ну как вы, что вы, где вы? – нараспев произнес он их традиционную приветственную фразу, обнимая сразу обоих.
Учась на курсах, они дружили втроем: Саша, Мурат и Никита. Невозмутимый меланхолик с нежнейшей душой, из тех, кому можно безбоязненно доверить свою тайну, он два года прожил в одиночестве на неудобной подмосковной даче, принадлежащей дальним родственникам, решительно отказавшись от комнаты в общежитии ВГИКа, так же, как до этого – от престижного места на телевидении в родном городе. Одна сценаристка грузинских кровей сказала про Никиту, прицокнув языком: «Интеллыгент от мозга и до костей». Никита, единственный на курсе, симпатизировал европейско-азиатскому союзу «Александра – Мурат». Ты понимаешь, Сашуля, говорил он, Мурат в сущности уникальный человек, в нем совсем агрессии нет, он принимает мир таким, какой он есть, это большая редкость.