Вернуть любовь

Брэндон Карстерс стоял, незаметно наблюдая за ней. Первое, о чем он подумал, — как мало она изменилась. Время совсем не тронуло ее.

Рейвен Уильямс была стройной миниатюрной женщиной, стремительной, немного нервозной. Под калифорнийским солнцем она загорела до глубокого золотистого цвета, но и в двадцать пять ее кожа оставалась нежной и гладкой как у ребенка. Она холила и лелеяла ее, если, конечно, не забывала. Прямые, совершенно черные волосы, были посередине разделены пробором. Концы их доставали до бедер, взлетая и закручиваясь при ходьбе.

Нежный овал лица, чуть заостренный подбородок, улыбчивый рот и круглые, дымчато-серые глаза, в которых отражались все ее чувства.

И неодолимое желание любить и быть любимой. Именно это являлось одной из причин ее потрясающего успеха. Другой причиной был неповторимый бархатный голос.

Рейвен всегда чувствовала себя несколько странно в звукозаписывающей студии: изолированной, отрезанной от всего остального мира звуконепроницаемым стеклом. Первую запись она сделала более шести лет назад, и с тех пор ни разу не чувствовала себя в студии непринужденно. Она была создана для сцены, для прямого контакта с публикой, который заставлял ее вкладывать в музыку сердце и душу. В этом заключалась ее жизнь. Под звуки музыки кровь быстрее пульсировала в ее жилах. Работа в студии казалась слишком пресной, слишком механической.

Но работала она до седьмого пота.

Запись проходила успешно. Рейвен слушала записанный материал, отключившись от окружения. Осталась только музыка. Вроде все хорошо, но могло бы быть и лучше. В последней песне чего-то не хватало. Не зная точно, чего именно, Рейвен подала знак звукооператорам остановить запись.

— Марк!

Рыжеволосый мужчина плотного телосложения, глядя на часы, вошел в кабину.

— Какие проблемы? — спросил он, прикасаясь к ее плечу.

— Последний номер немного… — запнулась Рейвен, подбирая слово, — вроде бы пустой. Что ты об этом думаешь?

Она уважала Марка Риджли как музыканта и относилась к нему по-дружески. Этот немногословный человек, любивший старые вестерны и восточные сладости, был одним из лучших гитаристов страны. Марк почесал бороду. Рейвен всегда думала, что этим жестом он заменяет кучу слов.

— Попробуй еще раз. Оркестр звучит отлично.

Смех Рейвен казался таким же глубоким и богатым, как ее голос.

— Жестоко, но справедливо, — пробормотала она и вернулась к микрофону. — Прошу внимания, еще раз записываем голос к песне «Любовь и потеря». Надежные источники утверждают, что дело не в инструментале, а в голосе.

Она успела заметить кривую усмешку Марка. Затем ее захватила музыка. Рейвен закрыла глаза и отдалась пению.

Память сердца ясна и сильна,

Хоть давно не страдаю, как прежде,

Осень все всколыхнула до дна,

Но в душе оставляет она

Место нежности, место — надежде…

Это была медленная страстная баллада, словно созданная для ее задумчивого бархатного голоса. Слова она написала когда-то давно и только на днях решилась исполнить ее перед публикой. Во время концерта Рейвен поняла, что ее аранжировка не выражает всю полноту чувств. На всех предыдущих записях, боясь рисковать, она старалась не отдаваться на волю чувств. Но сейчас она отпустила их на свободу и голос лился свободным потоком.

Страдания выплескивались из нее, заполняя пространство внутри студии. Странно, но она чувствовала облегчение. Боль осталась, как остались воспоминания. Но после того, как песня закончилась, ей стало легче дышать.

Прозвучала последняя, заключительная нота, наступила тишина.

— Ты была великолепна, — заявил Марк, подходя к ней и целуя в щеку.

Ее глаза потеплели и, едва сдерживая слезы, она сказала:

— Мне это так нужно.

— Что? Поцелуй или комплимент?

— И то, и другое. — Улыбаясь, она откинула волосы назад. — Ты же знаешь, звезды нуждаются, чтобы ими постоянно восхищались.

Случайно Рейвен взглянула сквозь стекло кабины и увидела мужчину, который пристально на нее смотрел.

Кровь прилила к ее лицу. Чувство, владевшее ею во время пения, вспыхнуло с новой силой.

Брэндон!.. Ей захотелось позвать его, но она лишь прошептала его имя. Недаром, пока она пела, ей казалось, что кто-то не сводит с нее глаз.

Значит, он вернулся! За годы выступлений на сцене Рейвен научилась владеть собой. Раньше ей давалось это с трудом, но со временем пришло умение скрывать свои чувства. Когда Брэндон Карстерс подошел, она уже выглядела совершенно спокойной, хотя внутри нее бушевала буря.

— Брэнд, как чудесно снова увидеть тебя! — Рейвен протянула к нему руки и прижалась щекой к его лицу, ожидая дежурного поцелуя от человека, занятого тем же делом, что и она.

Ее манера держаться удивила Брэндона. Прежде он знал ее слабой и порой растерянной. Сейчас эта женщина выглядела яркой, блестящей, деятельной, уверенной в себе. Брэндон решил, что первое впечатление обманчиво.

— Рейвен. — Он прикоснулся к ее щеке губами и взял за руки. — Ты гораздо красивее, чем когда-либо. Так и должно быть.

Рейвен не верилось, что перед ней в самом деле Брэнд Карстерс. Он был все так же строен. Его худое загорелое лицо не изменилось. Скорее необычное, чем красивое, оно всегда приводило в экстаз девушек, которые вопили от восторга на каждом его концерте. Его выразительные, с тяжелыми веками, цвета морской воды глаза обладали магической силой. Брэнд Карстерс покорял зал, как только легкой походкой выходил на сцену. И он умело пользовался своим обаянием и мужской привлекательностью. Словом, он был неотразим.

— Ты совсем не изменился, Брэнд, — спокойно сказала Рейвен, но в ее голосе прозвучало страдание.

— Забавно, — он усмехнулся, — я то же самое подумал о тебе, как только увидел. Но, пожалуй, это не так. И ты, и я изменились.

— Пожалуй, так. — Боже, как она хотела, чтобы он отпустил ее руки. — Что привело тебя в Лос-Анжелес?

— Работа, любимая, — ответил он, внимательно изучая каждую черточку ее лица. — И, конечно, желание снова увидеть тебя.