Вернувшиеся
Шрифт:
Все несколько прошлых недель — ежедневно после пяти часов утра — полдюжины жителей города просыпались от телефонных звонков Фреда Грина. Он никогда не приветствовал их и не извинялся за свой метод столь раннего пробуждения. Его грубый и резкий голос кричал: «Будь на месте в течение часа! Принеси жратвы, чтобы хватило на день. Мы нужны Аркадии!»
В первые дни протеста немногочисленная команда Фреда держалась подальше от вооруженных солдат и от ворот, где автобусы выгружали привезенных «вернувшихся». В то время они еще не решили, кого сводить с ума: правительство
Протестные акции оказались тяжелой работой — более нудной, чем они ожидали. Парни проходили через периоды затишья и всплеска энергии. Их глотки постоянно болели. Однако, как только очередной автобус с пыхтением появлялся на улице и направлялся к местной школе, Фред и его команда, собираясь с духом, начинали новую акцию. Они поднимали плакаты и наращивали громкость своих осипших голосов. Они хватали транспаранты, сжимали руки в кулаки и размахивали ими. Когда автобусы подъезжали к лужайке Марвина, парни Фреда подносили плакаты к самым окнам. Бунтовщики кричали: «Уезжайте обратно! Вас здесь не ждут! Убирайтесь из Аркадии!»
Через некоторое время им надоело сохранять дистанцию. Они начали выходить на дорогу, преграждая путь автобусам. Естественно, они были внимательными и сохраняли осторожность. Парни просто заявляли о своих правах на свободу мнения. Они демонстрировали миру, что в городе по-прежнему оставались приличные люди, которые не сидели лениво по своим углам, пока все распадалось на части. Но команда Фреда не желала становиться мучениками. Они и не думали бросаться под колеса машин.
Их план был прост: ничем себя не проявляя, они выжидали момент, когда автобус останавливался перед воротами. Как только «вернувшихся» выводили на проверку, парни Фреда перебегали через улицу, поднимали вверх плакаты и, сердито размахивая кулаками, начинали выкрикивать лозунги. Кто-то даже доходил до того, что бросал камни в группу «вернувшихся». Однако следует признать, что пикетчики вели себя осторожно и старались не наносить серьезных ран кому бы то ни было. Хотя с каждым днем они становились все более смелыми.
Вторая неделя их пикетирования привела к тому, что на посту у ворот, где Фред и его последователи проводили акции протеста, вместо одного часового выставили сразу четверых солдат. Они стояли, держа руки за спинами. Их суровые лица не выражали никаких чувств. Тем не менее эти вояки ничего не делали и старались не провоцировать пикетчиков. Когда автобусы с «вернувшимися» подъезжали к школе, солдаты выходили из сторожки и создавали живую цепь перед протестантами. Люди Грина проявляли уважение к представителям власти. Они по-прежнему выкрикивали лозунги и размахивали плакатами, но не нападали на военных. Их гражданское неподчинение отличалось добрым и хорошим поведением.
В тот день, который оказался значимым для пикетчиков, Фред Грин приехал на их обычное место после шести утра. Когда его машина появилась на подъездной дорожке Марвина, солнце уже почти поднялось над горизонтом.
— Еще один день в этой клоаке, — приветствовал его Джон Уоткинс.
Он сидел в своем грузовике с открытой нараспашку дверью и, высунув одну ногу из кабины, покачивал ею в воздухе. Его радио работало на полную мощность. Из дырявых динамиков разносилась искаженная, но громкая музыка — какая-то песня о нечестных бывших женах.
— Как много я пропустил? — спросил его Фред раздраженным тоном.
Он выбрался из кабины и достал из кузова свой транспарант. Нынешний день он начинал в плохом настроении. После еще одной беспокойной ночи Фред чувствовал себя хуже некуда. И как это часто случается с некоторыми людьми, он решил, что сердитое настроение являлось лучшим способом унять ту непонятную боль, которая жгла его сердце.
— Что с тобой? — спросил Джон. — Ты нормально себя чувствуешь?
— Я в порядке, — ответил Фред.
Он потер лицо руками, хотя и не так, как делал это, когда потел на жаре.
— Много автобусов проехало утром?
— Пока ни одного, — сказал Марвин Паркер, подходя к их машинам.
Грин быстро обернулся. Его лицо пылало румянцем.
— Фред, ты в порядке? — спросил Марвин.
— Со мной все хорошо, — сердито ответил их лидер.
— Я задал ему тот же вопрос, — сказал Джон Уоткинс. — По мне, так он выглядит очень дерьмово.
— Проклятье! — рявкнул Фред. — Давайте, приступим к делу.
По заведенной традиции они вышли на улицу. Теперь они занимались только этим: безобидным гражданским неподчинением. Поля Фреда росли без ухода — зерно уже гнило на стеблях. Он не ходил на лесопилку несколько недель. Такие перемены не тревожили его. Нормальная жизнь, которая длилась годами, ушла в никуда. Фред винил в этом беспокойные ночи, ответственность за которые он возлагал на «вернувшихся».
Автобусы начали прибывать к воротам лагеря, и каждый раз, когда они проезжали мимо пикетчиков, Фред кричал: «Катитесь в ад, уроды!» Вся остальная команда следовала его примеру. Но сегодня их лидер размахивал транспарантом сильнее, чем обычно, поэтому они тоже вели себя более дерзко. Их крики стали громче. Пока одни пылко трясли плакатами, другие бросали камни в окна автобусов.
Вскоре солдаты у ворот вызвали подкрепление — наверное, почувствовали, что ситуация принимала нежелательный оборот. Один из постовых призвал пикетчиков к порядку.
— Катись в ад вместе с «вернувшимися»! — крикнул ему Фред.
Солдат повторил свое предупреждение более строгим голосом.
— Катись к чертям вместе с Бюро! — ответил Фред.
— Я предупреждаю вас в последний раз, — сказал солдат, вытаскивая из кармана баллончик с перечным газом.
— В ад тебя! — прокричал Фред.
Затем он плюнул в лицо постового, и на этом дипломатия закончилась. Марвин Паркер выбежал на улицу, перекрывая путь одному из автобусов. Мужчина понимал, что совершал наиглупейший поступок в своей жизни. Однако, оказавшись на шоссе, он отказывался уступать дорогу и яростно размахивал своим плакатом. Двое солдат повалили его на асфальт и начали бороться с ним, но Марвин оказался удивительно ловким для человека своего возраста. Он вскочил на ноги и помешал автобусу с «вернувшимися» объехать его стороной. Водителю пришлось остановиться.