Верняк
Шрифт:
– Конечно, подключена. – Он указал на полированный штырь, спускавшийся из центра платформы и заглубленный в почве.
Я знал, что в днище холаселектора имеется маленькое круглое отверстие, в которое плотно входил верхний конец штыря. Стало быть...
– Он подключен к земле, – сказал Дев.
– Неужели? Когда в следующий раз у меня в квартире погаснет электричество, я вставлю вилку от лампы в газон.
– Единственное, чего вы хотите, Шелл, это острить. Тесла верил, что это возможно – черпать энергию из земли в любой точке ее поверхности, и для этого не требуются никакие приспособления или динамо, кроме динамо старой
– Может, прямо сейчас и отправимся, чтобы особенно не спешить?
– Немного времени еще есть. Я собираюсь кое-что рассказать вам, Шелл, и слушайте внимательно, мой подозрительный друг, потому что следующая минута может изменить вашу жизнь в корне и сделать вас фантастически богатым. Эта скважина, ныне покинутая, имеет глубину шесть тысяч двести футов. Самая глубокая скважина на этом участке уходит в землю на шесть тысяч футов. Теперь вы можете видеть, – он дотронулся до листка, где делал какие-то пометки, – какое показание мы получили, точнее, какое показание вы получили, Шелл. Что оно означает? Что внизу на глубине в три четверти мили, наибольшей, на которую велись в этом месте разработки, залегает значительное количество углеводородов.
– Вы говорите, что те, кто начинал вести разработки в этом месте, не стали бурить на достаточную глубину, верно?
– Не совсем. Они взяли свое – добрались до весьма прибыльной зоны и выкачивали столько, сколько хотели. Но за двадцать пять лет тот горизонт полностью истощился. Но они не знали, ни один живой человек, кроме меня, не знал и не знает, а теперь вот знаете еще и вы, Шелл Скотт, это то, что на три четверти мили вглубь от этого места есть еще один горизонт, еще один резервуар, полный нефти и газа. Причем газа столько, что его давления хватит, чтобы заставить нефть подыматься на поверхность без всякого насоса – она польется рекой, забьет фонтанами, стоит прикоснуться к этому месту. Я пока не проверил всего участка, но готов побиться об заклад, что под нами залегает не менее ста миллионов баррелей, и они только дожидаются, чтобы кто-нибудь пришел и взял их.
Он помолчал.
– Конечно, кто-нибудь, кто понимает, что здесь есть нефть.
Я только хлопал глазами. Некоторое время я только хлопал глазами.
Сто миллионов баррелей? Сто миллионов баррелей? И всего на глубине трех четвертей мили?
– Не точно трех четвертей мили, что составляло бы три тысячи девятьсот шестьдесят футов. Но примерно на сто шестьдесят футов меньше. Придется бурить что-то за пределами шести тысяч семисот футов глубины.
Я присвистнул.
– Помню, что первая скважина, которую вы проверили, та, где до сих пор работает насос, заставила стрелку сдвинуться только на двадцать делений. Здесь та же самая стрелка начала выделывать черт-те что и успокоилась, только когда перевалила за отметку "100". Конечно, я не думаю, что это означает нечто удивительное.
– Чтобы быть точным, скажу, что стрелка дошла до отметки в "сто двадцать шесть". И это на шкале, где максимум – "сто восемьдесят". А это означает много. Чем больше показания, тем богаче залежи, тем массивнее нефтеносный слой в этой точке. Это не говорит, правда, о размерах поля, о его границах, я должен еще проверить весь этот участок, снять сотни показаний, выявить, так сказать, его края и в их пределах определить разные глубины, толщу, концентрацию залежей углеводородов. И на основе этих данных рассчитать вероятные размеры залежей.
Он провел рукой по волосам и кое-где взъерошил их.
– Это, собственно, как рентген, только здесь вместо рентгеновских лучей вы используете сочетание ультразвуковой, резонансной и лазерной технологий. И получаете голограмму, двухмерную карту, которую можете воспроизвести. А двухмерную карту вы можете спроектировать в трехмерное пространство – вот вам и данные для анализа.
Я покачал головой, посмотрел на его замечательный прибор, который начинал мне казаться все менее и менее похожим на "дудлбаг".
– Этот маленький приборчик, должно быть, стоит несколько миллиардов, – сказал я.
– Пока что я получил за него шестьсот тысяч.
– Шестьсот тысяч долларов?
– А чего же еще? Не земляных же орехов. Если бы не последние достижения физики твердого тела, науки о молекулярном строении вещества, в микроминиатюризации, то, несомненно, все эти неоспоримые достижения должны приписываться исключительно гению Девина Моррейна, о котором мы услышим гораздо больше, когда этот маленький приборчик будет стоить в десять раз дороже и будет больше, чем мой дом.
Он снова посмотрел на часы, добавив:
– К которому мы сейчас устремимся как можно скорее.
– Может быть, не слишком быстро, а?
Дев понес свой прибор к автофургону. И здесь, прежде чем он уложил свое чудо на место и запер на замок, я бросил на прибор последний взгляд. И, признаюсь честно, довольно невзрачный "ящик" со шкалами и пластиковыми кружками, предстал передо мной как настоящий магносонантный холаселектор.
Когда Дев выбрался наружу, я сказал, оглядываясь на заброшенную скважину, где мы только что были:
– Сто миллионов баррелей, а? Настоящей нефти, которую можно продать не за земляные орехи, а за доллары. Повторите мне, что вы не валяли дурака и не шутили.
– Я прям как стрела, честен и известен выдающимися добродетелями.
– О'кей, вам не надо лгать, чтобы убедить меня. А сколько мы теперь требуем за баррель нефти? Доллар? Два?
– Скажем, три с половиной, если нефть среднего качества. Но больше, если в ней низкое содержание серы – меньше примесей, поэтому она дороже. Но вы должны учитывать, что цены на нефть любого качества будут расти и расти.
– К чему я клоню, Дев... Вы ведь не пытаетесь разыграть меня? И уж простите, что у меня остались некоторые сомнения насчет вашей абсолютной правоты, искренности, мотивов и даже здравого смысла. И вот почему. Вы толкуете о трехстах пятидесяти миллионах долларов и сидите на этом коровьем пастбище, ожидая, когда первый попавшийся малый, который это унюхает, начнет здесь бурить и выкачивать вашу нефть.
– Блестяще. Сто миллионов баррелей по три доллара пятьдесят центов за баррель равно тремстам пятидесяти миллионам долларов. Неужели вы это сосчитали в уме, а?