Верный меч
Шрифт:
– Ты не понимаешь, что можно чувствовать, - сказала она, - когда не знаешь, увидишь ли снова близкого человека.
Лорд Роберт, Освинн, Жерар, Фулчер, Иво, Эрнст, Може. Я никогда больше их не увижу. Не в этой жизни, по крайней мере. Но я понимал, что она имела ввиду не совсем это.
– Нет, - сказал я.
– Немного понимаю.
Я не знал, что еще можно добавить, но так как она молчала, я оставался рядом с ней, пока нога не начала болеть и я не почувствовал острую резь в ране; тогда я просто уселся на мокрые листья. Влага просочилась сквозь ткань туники и штанов
– Я почти не знал своего отца, - сказал я спокойно спустя некоторое время.
– И мою мать тоже. Они оба умерли, когда я был еще ребенком.
Почти двадцать лет назад. Что они подумали бы, увидев меня сейчас? Узнали бы меня в том мужчине, которым я стал?
– Роберт де Коммин заменил мне отца, - продолжал я.
– А теперь он ушел со всеми моими побратимами и с Освинн.
Я замолчал, вдруг поняв, что Беатрис внимательно смотрит на меня. Я почти никому не говорил о моей семье. Почему я рассказываю о них ей сейчас? Почему я рассказываю ей о Роберте и Освинн?
– Освинн...
– повторила Беатрис. Ее слезы высохли, в мягком свете луны кожа казалась молочно-белой.
– Она была твоей женщиной?
Я глубоко вдохнул, позволяя горьковатому ночному воздуху наполнить мою грудь.
– Была.
– И ты заботился о ней?
Не так, как должен был, подумал я, хотя, вероятно, больше, чем сам признавал. Сделал бы я ее своей женой, если бы она осталась жива? Наверное, нет; она была англичанкой, и, к тому же, низкого происхождения, дочерью кузнеца. И все же она не была похожа ни на одну из женщин, которых я знал: пылкая и бесстрашная, не боящаяся никого, даже самых закаленных в боях рыцарей лорда Роберта. У меня никогда больше не будет такой, как она.
– Да, - просто сказал я, оставив на усмотрение Беатрис решать, что именно я имел ввиду.
– Как она умерла?
– Я не знаю. Мне рассказал один из моих людей. Сам я не видел, что произошло.
– Возможно, так даже лучше.
– Лучше?
– Повторил я.
– В первую очередь, было бы лучше, если бы я не покинул ее тогда. Я смог бы защитить ее.
И она сейчас была бы жива, подумал я.
– Или умер бы с ней, - сказала Беатрис.
– Нет, - хотя, конечно, она была права.
Если враг действительно напал на них так внезапно, как сказал Може, что бы я успел сделать? Но какое значение имело для Беатрис, что случилось с Освинн?
Внезапно смутившись, я поднялся на ноги.
– Мы должны вернуться. Остальные должны знать, где мы находимся.
Я протянул руку, чтобы помочь ей, она приняла ее. Ее пальцы были длинными и тонкими, ладонь мягкой и холодной. Она поднялась, расправляя юбку, стряхивая листья и веточки. На коленях остались пятна грязи, но тут ничего не поделаешь. Она накрыла волосы капюшоном, а я собрал дрова, и мы вместе пошли к лагерю. Эдо закончил играть, и парни переговаривались и посмеивались, пустив по кругу бурдюк с пивом.
Мы подошли к краю поляны, где я пожелал ей спокойной ночи и смотрел, как она идет обратно к своей палатке. Впервые за много недель я чувствовал себя свободным, как будто произнесенные вслух дорогие имена сняли камень с моей души.
Я собирался присоединиться к компании у костра, когда увидел Гилфорда в тени рядом с палаткой. Как долго он был там? Я собрался уйти, игнорируя его взгляд, но не прошел и пяти шагов, как услышал его голос. На мгновение мне захотелось сделать вид, что я не видел и не слышал его, но он опять позвал меня. Я повернулся и увидел, как он идет ко мне.
– Что ты там делал?
– Спросил он.
Я смотрел на него с удивлением. Я знал капеллана всего несколько недель, но ни разу не видел в таком гневе.
– Что ты имеешь ввиду?
– Ты знаешь, о чем я говорю, - ответил он, махнув рукой в сторону женской палатки.
Должно быть, он видел меня с Беатрис. Действительно, как мы могли выглядеть, появившись вдвоем из-за деревьев?
– Она была расстроена, - сказал я, чувствуя, как кровь приливает к моим щекам. Тем не менее, у меня не было причины стыдиться, и, если священник думал, что я поступил дурно, то он ошибался.
– Я ее утешал.
– Утешал ее?
– За кого ты меня принимаешь?
– Спросил я, сдерживая вспышку гнева. Я посмотрел на него сверху вниз, чувствуя отвращение к тому, что он мог даже просто предположить нечто подобное.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь.
– Отлично понимаю.
Я не дал ему закончить, поднеся палец к его носу.
– Придержи язык, святоша, прежде чем сказать то, о чем можешь сильно пожалеть.
– Он замер и прищурился, но вняв моему предупреждению и помалкивал.
– Я никогда бы не запятнал честь леди Беатрис, - сказал я, отстраняясь.
– И, если ты сомневаешься в моих словах, можешь спросить ее лично.
Я ожидал, что Гилфорд попробует что-то возразить, но вместо этого он повернулся спиной и скрылся в своей палатке, оставив меня стоять в одиночестве и замешательстве. Как он мог так плохо подумать обо мне, когда все, что я сделал, это только попытался следовать его совету?
Со стороны костра слышался треск горящих веток и смех рыцарей. Я покачал головой, пытаясь вытряхнуть священника из головы, и пошел к ним.
18
На следующее утро я держался на расстоянии и от Гилфорда, и от Беатрис: я не хотел давать священнику повод думать, что его подозрения не безосновательны. Раз или два я встретил его взгляд, но большую часть времени он ехал впереди, не отдаляясь сильно, всегда в поле зрения или слуха, но всегда отдельно от нас.
Но когда в полдень мы остановились перекусить, англичанин подошел ко мне. Его возмущение остыло, потому что он пришел с опущенной головой и виноватым взглядом.
Он сел рядом со мной.
– Я должен извиниться за вчерашнее, - сказал он.
– Я все неправильно понял, - он колебался, словно в поисках нужного слова.
– Произошло недоразумение.
Я не отвечал и даже не смотрел на него, просто взял еще кусок хлеба.
– Боюсь, я был слишком поспешен в своих заключениях, - продолжал капеллан.
– Просто я беспокоюсь за Беатрис. Я знаю ее с детства, и она мне очень дорога. Я надеюсь, ты поймешь.