Верный муж (сборник)
Шрифт:
Мужчина обернулся и растерянно уставился на нее. «Козлик, – вспомнила Лора. – Все на местах, всё по-прежнему».
Она прошла мимо него и кивнула.
Он пробормотал тихо и растерянно:
– Здравствуйте, Лариса Петровна! С приездом!
Она остановилась и, обернувшись, рассмеялась:
– Лариса Петровна? Ну да, в принципе, правильно! Спасибо! – и хохотнув, зашла в дом.
Козлик, постоявший несколько минут в замешательстве, мотнул головой, словно смахнув с себя морок, и яростно продолжил свое дело. С еще большим рвением и усердием.
Впрочем, Лора этого не видела.
Мать, несказанно обрадованная неожиданным
– Господи, Лорка! На тебе же лица нет!
Лора, с аппетитом жуя жареную картошку, кивнула на улицу:
– А этот, смотрю, прижился! Да, мам? На хозяйстве, смотрю. Старается!
– Да мы бы без него… – вздохнула мать. – И двор чистит, и за хлебом бегает. И знаешь – все умеет! Я тут слегла на пару дней – температурила, так он и первое сварил, и кашу отцу на завтрак! И еще блинов напек! А уж про дрова я и не говорю. Счастье просто! А то – ты знаешь, как этих алкашей искать! Бегать по поселку и умолять хоть за бутылку, хоть за деньги! Нет, Витя – определенно находка.
– Витя? – переспросила дочь. – В смысле – Козлик?
Мать кивнула.
– Козлик, Козлик. Его все так и зовут. А он и не обижается.
– На что тут обижаться? Фамилия такая! На бога надо обижаться. И еще – на родителей. За такую внешность и такую фамилию. – усмехулась Лора, ставя на стол пустую чашку.
Она пошла на второй этаж, и мать растерянно смотрела ей вслед.
Утром, подойдя к окну и сладко потягиваясь, она увидела, как Козлик снова сгребает наваливший за ночь густой, свежий снег. Нелепый – тощий, мелкий, с растрепанными вихрами, красным, вспотевшим лицом, в старых трениках с пузырями и широком, самовязаном свитере, который на нем болтался как мешок, Козлик смотрелся смешно и нелепо.
За завтраком, на который Лора, естественно, опоздала, еще с полчаса валяясь и нежась в уютной и мягкой «девичьей» постели, отец с Козликом о чем-то горячо спорили.
Лора удивилась – с профессором Князевым спорили не многие маститые коллеги, а уж про учеников и говорить нечего.
А вот Козлик смешно горячился, стучал сухим, почти детским, кулачком по столу, говорил на повышенных тонах и в порыве гнева так шлепнул чашку о блюдце, что оно треснуло ровно пополам и аккуратно развалилось. Тут он смутился, опять залился краской и испуганно замолк.
Отец вышел из-за стола и пошел в кабинет. Мать посмотрела на Козлика с укоризной, но осколки блюдца убрала и только тихо произнесла:
– Козлик! Ну вы бы поосторожней, ей-богу! Все-таки ломоносовский фарфор!
Козлик опустил голову, хлюпнул носом и… из его глаз выкатилась слеза.
– Весело у вас тут, – прокомментировала Лора. – Вот хоть обратно беги.
Козлик выскочил из-за стола, не забыв попутно опрокинуть стул.
Янина Васильевна посмотрела в окно:
– Господи! И куда он? В тапках и свитере! Кошмар какой-то, честное слово!
– Мама! – проговорила Лора, откусывая бутерброд. – Вот я вас с отцом не понимаю, правда! Держите какого-то придурка возле себя. Нелепого, странного! Сирого какого-то. Приютили – а он и прижился. Вот скажи мне, зачем тебе это надо?
Мать раздраженно махнула рукой:
– При чем тут я? Это надо папе. Он говорит, что такого ученика у него еще не было! Он гений, этот нелепый придурок, как ты выражаешься. Гений,
– Ясно, – припечатала дочь. – Эксплуатируете свежие мозги. Пользуетесь, так сказать, чужой гениальностью. А гений вам заодно и дорожки почистит, и баньку протопит. Хорошо устроились, нечего сказать.
– Как ты можешь? – возмутилась мать. – Он человек одинокий, сирота. Растила его бабушка. А здесь, у нас, – она обвела глазами столовую, – он обрел кров. Дом и стол. Семью обрел! И еще – расположение самого Князева!
– Ну, вы у меня просто святые! – рассмеялась Лора. – Святое семейство. Честное и бескорыстное.
– Ты многого не понимаешь! – возмутилась мать и, пытаясь скрыть раздражение, стала яростно мыть грязную посуду.
Козлик появился спустя полтора часа – околевший, трясущийся и еще больше виноватый. Счастливая хозяйка отпаивала его горячим чаем, впихивала мед и требовала попарить ноги.
К обеду спустился Князев и потребовал сладко спящего Козлика на аудиенцию.
Заспанный Козлик жмурился от яркого света, не поднимал на учителя глаз и был похож на провинившегося пионера, вызванного на совет дружины.
Петр Петрович признал в утреннем споре правоту Козлика и протянул ему руку. Тот опешил, побледнел, покраснел, снова побледнел, засуетился, принялся торопливо и несвязно оправдываться, извиняться и минут пять тряс профессорскую руку.
Мир был восстановлен, и за обедом выпили полбутылки армянского пятизвездного коньяка. После первой же рюмки Козлика так развезло, что смеялись над ним уже все – и профессор, и Янина Васильевна, и зашедший на обед сосед академик Яванский. Не смеялась только Лора. Она смотрела на Козлика с таким явным пренебрежением и даже брезгливостью, что мать на нее поглядывала с испугом, зная за дочерью острый язык и некоторую бесцеремонность, нередко граничащую с откровенным хамством.
Когда Лора собралась в Москву, ее никто не задерживал – даже мать. Всем было неловко от недавнего скандала.
Козлик вообще старался не попадаться ей на глаза. Да и слава богу! Видеть его ей отчего-то было противно. Слизняк, психопат и истерик. Да и вообще – придурок. Если все гении такие идиоты, так пусть их терпят маман и папаша. У них свои резоны.
В Москве Лора с Сонькой продолжали прожигать жизнь. Снова кафе, новомодные бары, только что появившиеся дискотеки. Часто собирались у кого-нибудь из знакомых. К себе Лора звала нечасто – точнее, звать совсем перестала после одной неприятной истории. Пропали какие-то цацки маман – не слишком ценные, но «памятные» – и пара серебряных подстаканников. Кто свистнул – понять было сложно. Слишком много случайных людей набивалось порой в профессорскую квартиру. Мать скандал устроила, но отцу не донесла – берегла его нервы. А вот дочери строго указала – никаких компаний! А то…