Верный муж (сборник)
Шрифт:
На всякий случай я хватаю «мою» вещицу и прижимаю к груди. Ольга берет красную со словами:
– Ну я же блондинка.
Наташа мнет в руках серую и раздумывает – торопиться на стоит. А вдруг в Марьянином бауле найдется что-нибудь поинтереснее.
Следующий лот – юбка. Серый твид, кожаный ремешок. И в пир, и в мир.
– Хорошо к водолазке, – разглядывает юбку Инеска.
Ольга раздумывает, а я хватаю твид и кладу на колени. Кто не успел, тот опоздал, как поется в песне.
Ольга делает вялую гримасу и отворачивается от меня.
Может
Прикидываю: юбка плюс водолазка – уже восемьдесят пять. Разбежалась, милая!
Дальше был синий пиджак из джерси с золотыми пуговицами типа моряцкого. Взяла Инеска.
Блузку с кружевом «учительница первая моя» не взял никто. Марьяна обиделась и сказала, что мы – дуры.
Потом джинсы – Венгрия, ничего особенного. И потом – цена! Мама дорогая! А куда в них? На работу не пойдешь, мы давно не девочки. Да и еще Венгрия! Джинсы взяла Ольга – для пикников, как она сказала.
При слове «пикники» мы переглянулись. Туда можно и в трениках, и в старых брюках.
Куртка из замши. Куртка из замши! Боже мой – куртка из замши! Мышиного цвета, с пояском и кнопками! С двумя карманами на молнии!
– Двести, – небрежно бросила Марьяна и слегка покраснела.
Мы замолчали, не решаясь взять это в руки.
Двести – зарплата моего мужа. А он получает неплохо. У меня же есть совесть. У меня есть совесть? Или нет? Вот я не знаю. Честно. А здравый смысл? Вот его-то точно нет! Я почему-то радуюсь этому заключению и медленно надеваю это.
– А ты примерь с водолазкой и юбкой, – советует Инеска.
Ольга хмыкает. Наташа сосредоточенно грызет ноготь. Сеню по-прежнему не видно из-за газеты. По-моему, он даже не переворачивает листы. Может, спит?
Я – принцесса! Нет! Я – королева. Английские королевы ведь носят твид? И хлопок тоже. И замшей не брезгуют! Уверена просто.
Да лучше я английской королевы в миллион раз! Почему? Потому что я – советская женщина, получающая сто двадцать рублей в месяц. И муж у меня инженер, а не директор овощной базы. И квартира у меня кооперативная – пятнадцать рублей ежемесячный взнос плюс телефон и электричество.
Мама дорогая! У меня же кооперативная квартира! И долг за два месяца!
Как я могла забыть!
Я – не английская королева. Я – потенциальный пациент клиники для душевнобольных. Мне стыдно. Мне стыдно? А зачем же я меряю это?
Да, и еще у меня дети и мама! И еще у меня нет мозгов. Совсем.
– Беру, – говорю я так тихо, что почти не слышу своего голоса.
Нет, стыд у меня все-таки есть.
От волнения я хочу в туалет и выскакиваю пулей, а когда выхожу, путь мне перегораживает Ольга.
– Отдай! – хрипло шепчет она.
Я мотаю головой. Ни за что! Не будет этого – теперь уже точно. Вот такие мы, бабы, люди.
– Отдай! Пожалуйста! – повторяет она, и в ее глазах закипают слезы, злые, тоскливые и завистливые.
Я отвожу глаза и снова мотаю головой.
– Понимаешь, – шепчет она, – мне очень надо!
Я пожимаю плечами: ну и что? А кто, собственно, она мне такая? Не подруга и не сестра – так, знакомая. И особой симпатии я к ней не испытываю. И даже осуждаю – три года уводила мужика из семьи. От троих детей, между прочим. Знаем мы таких, видали! Вцепится такая в глотку – не оторвешь! Пиявка. Жена того мужика чуть в петлю не залезла…
Господи! Куда меня понесло! Какая жена, какая петля! Какая пиявка! И какое мне до всего этого дело! Что я несу! Передо мной одинокая и несчастная, далеко не юная женщина. Подруга моей Инески, между прочим. А у Инески не может быть плохих подруг!
Вспоминаю, что Ольга живет с тираншей-мамашей и полудурошным братцем.
Она наклоняется ко мне и обдает меня жарким дыханием:
– Понимаешь, он такой… Модный такой, пижонистый! На тряпки обращает внимание! Ну на хорошо одетых женщин! Он разведенный, понимаешь? И такой замечательный… Это же шанс! И какой! – Ольга качает головой, словно не веря и удивляясь такой удаче. – Он предлагает мне поехать в Вильнюс! А мне совершенно – совершенно! – нечего туда надеть. Только старый плащ, – горестно вздыхает она.
Я держусь! Пока держусь и разглядываю скромный пейзажик в металлической рамке на стене.
– У тебя же семья! – укоряет меня Ольга. – Муж, дети.
Я усмехаюсь:
– Вот еще за это мне должно быть неловко!
Ольга чувствует, что перегнула, и тут же поправляется:
– И потом, – она смотрит на меня подобострастно, – ты же у нас красавица!
Я удивленно вскидываю брови:
– Разве? А что, красавицам не положены замшевые куртки? Они, эти куртки, испортят мою неземную красоту?
– Миленькая моя! – всхлипывает Ольга. – Ну я прошу тебя! Ну пожалуйста!
– Знаешь, – решительно говорю я, – если он у тебя такой замечательный, пусть обратит внимание на твою душу! На твое образование, наконец.
Ольга – искусствовед и работает в Третьяковке. Она опускает голову и вздыхает:
– Встречают по одежке, ты же знаешь!
– То-то и оно! – припечатываю я и, как старая перечница, зачем-то повторяю: – То-то и оно, милая! – Я отодвигаю несчастную Ольгу и прохожу в комнату.
«Моя» куртка, серая, замшевая, с кнопочками, молнией и пояском, лежит на стуле.
Я, не беря ее в руки (не выпущу ведь), бросаю Ольге:
– Бери!
Она, не веря своему счастью, хватает куртку и запихивает в свою сумку. У нее красное и растерянное лицо, она без конца повторяет «спасибо» и от стыда и смущения почти плачет.
– Передумала? – спрашивает Инеска.
– Ага, – беспечно отвечаю я, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать.
Меня распирает от великодушия, жалости и злости к себе. И еще – от обиды. За всех за нас, женщин, приличных, интеллигентных, с высшим образованием, готовых почти потерять человеческий облик за кусок серой замши.