Верный муж (сборник)
Шрифт:
Она уже стала засыпать, как ей на плечо приземлилась пегая и плешивая белка. Они посмотрели друг на друга, потом белка царапнула ноготками по меху, издала какой-то требовательный и громкий звук и прыгнула на соседнюю ограду.
– Дура! – Лора поднялась с колен. – Дура хвостатая. И кто тебя просил? Ты, Володька? И дыню мне не привез. Сладкую! А обещал! – Она снова заплакала и медленно побрела к выходу.
Кладбище уже было закрыто, и сторож, ворча и ругая, раздраженно отпирал замок железной калитки.
– По
– По мужу, – ответила Лора.
Тот усмехнулся:
– Ничего, отвоешься. Знаем мы вас, баб! Водки дома выпей! – крикнул он ей вслед. – А то заболеешь!
Послушавшись совета, Лора выпила стакан водки и крепко уснула.
Катьке она позвонила через месяц и объявила, что собирается приехать. Погостить.
– Примешь блудную мать?
Лора прилетела в Америку через неделю после получения визы. Катька встречала ее в аэропорту – хмурая и нелюбезная.
– Не рада? – спросила мать и добавила: – Понимаю. Потерпи месяц. А то я там… совсем сдохну.
Катька вздохнула и прибавила газу.
Прошел месяц, а за ним другой. Катерина видела – мать обратно не торопится, а спросить было неловко.
Лора валялась целыми днями у телевизора. Не причесывалась, не красилась, не одевалась. Курила и пила виски с колой.
Смотреть Америку не захотела – ну ее к чертям! В магазины выбиралась пару раз – ничего интересного, у нас все то же самое! Сплошной Китай.
Иногда заказывала на ужин доставку – пиццу или что-нибудь китайское, в коробочках. Катерина, придя с работы, заставала мать спящую под громко орущий телевизор.
Поляк быстро съехал – такая жизнь была ему не по нраву. Катерина говорила Лоре:
– Ну ты бы сготовила что-нибудь! Прибралась! Погладила, что ли!
Уговаривала:
– Поедем в центр, погуляем! Сходим в кино или в музей! Хочешь – пообедаем в кафе!
– Отстань, – отвечала Лора. И принималась плакать: – Я тебе в тягость? Устала уже от меня? Кто у тебя есть еще на свете?
Катька тоже начинала реветь и уходила из дому.
Купить ей обратный билет? Собрать чемодан и отвезти в аэропорт?
На это она пока не решалась. Пока. Понимала, что в Москве мать пропадет сразу. Значит, надо терпеть. Хотя сил уже не было. И так было тошно, хоть волком вой. И еще – она ее жалела. Несчастный человек! Правильно говорила бабушка – так профукать свою жизнь! А теперь она профукивает ее жизнь, Катину.
Мать со стуком поставила пустой стакан на стол:
– Всё, спать.
Катя облегченно вздохнула.
Лора медленно стала подниматься по лестнице на второй этаж – к себе в спальню.
Катя прибавила звук телевизора.
– Мам! – закричала она. – Смотри, Козлик! Скорее! Господи, какой же у него дом!
Репортаж о профессоре Козлике шел из гостиной его дома – в распахнутое окно с колышущимися занавесями врывался ветерок, и позади блестело зеркало океана. Сухощавый и элегантный, профессор сидел в глубоком кресле и, поправляя очки, что-то рассказывал интервьюеру – роскошной молодой блондинке совсем не интеллектуального вида. Возле ног профессора вился золотистый ретривер, и блондинка кокетливо и с опаской гладила его шелковистую шерсть.
– Козлик, мам! Слышишь! Иди скорее! Смотри! – опять позвала Катерина.
Лора, не оборачиваясь, чуть качнулась на ступеньке и покрепче ухватилась за деревянные перила.
– Козлик-шмозлик, – пробормотала она и продолжила шаткое движение вверх. – Дом! Подумаешь, дом! Профессор! Говна пирога! Остались от Козлика рожки да ножки! – пьяно рассмеялась она и наконец скрылась в своей комнате.
– Это от тебя остались! – громко и зло выкрикнула Катька и отчего-то разревелась. – И скоро от меня останутся! – горько всхлипнула она.
Но Лора уже ее не слышала – она крепко спала и, наверное, видела во сне что-то хорошее. Из своей прежней жизни.
Женщины в периоды дефицита и изобилия
Происходило это действо примерно раз в месяц. Не чаще. Чаще мы бы просто не выдержали. Точнее, этого не вынес бы семейный бюджет – тонкий, звонкий и прозрачный. Не выдержали бы наши мужья и любовники. Не хватило бы наших скромных и тайных заначек. И главное – наших нервов.
Итак. Звонила Инеска и торжественно и почему-то шепотом объявляла:
– Сегодня. В час ночи! Как всегда.
Мы начинали нервно и бестолково суетиться, ронять на пол вещи, бить посуду и вообще страшно возбуждаться. Часов до одиннадцати перезванивались и перебрасывались короткими фразами: «Ну что? Как дела? И что вообще слышно?»
Ответы были такими же бестолковыми, как и вопросы.
Муж сидел перед телевизором и поглядывал на меня с легким пренебрежением и… какой-то жалостью. Так смотрят на слегка психически неполноценного родственника. Он уже все слышал, видел и понимал. Ему очень хотелось выпить чаю и улечься с книжкой или газетой в кровать. Но он отчетливо понимал: если он только намекнет… Только недовольно кашлянет или…
Короче, ему не поздоровится.
Не то чтобы он меня боялся! Просто в данном случае его недовольство было бы совсем, мягко говоря, неуместно. Он отлично понимал, что в ответ началась бы слезная истерика (хотя в общем-то я не истеричка!) и обвинение его во всех возможных и невозможных грехах. Потому что я – женщина! И имею право! Хотя бы – так. Так жалко. Так, честно говоря, унизительно и так…. сладко.
Так сладко, что можно этого месяц волнительно ждать, предвкушая. И после этого еще недели две балдеть.