Вершина Столетова
Шрифт:
— Вот так оно и идет: начальство Тузовым довольно, а мы хоть и больно недовольны, а сделать ничего не можем, потому что так ловко окружил себя Тузов своими людьми, что и справа и слева от милых дружков ему полная поддержка. Попробуй укажи ему на какую-нибудь хозяйственную неурядицу — куда там! Тебя же и обругает. «Умники, — скажет, — какие выискались! А того не понимаете, что подо мной вон вас сколько и всеми руководить надо. Мозгов не хватит…»
Жаловались, конечно. Два раза из района приезжали комиссии с проверками, кое-что о колхозных делах известно и прокурору. Но Тузов с завхозом люди бывалые: одной комиссии они втерли очки, другую умилостивили подачками, сунули три мешка муки и следователю, посланному прокурором.
Кузьма рассказывал долго, подробно. И такая боль, такая обида звучали в голосе старика, что Илье по временам становилось немножко не по себе, будто и он сам был повинен во всем том, что творилось в колхозе.
— Я думаю, клубок этот мы все же распутаем, — сказал Илья, когда Горшков кончил свой рассказ. — Если, конечно, вы, колхозники, поможете. А в районе поддержки не будет — до обкома дойдем.
— Значит, не ошибся я. — Горшков тепло взглянул на Илью. — Что ж, спасибо, сынок, что нашим хлебом-солью, а лучше сказать — картошкой нашей не побрезговал. А то ведь Тузов тебя разве так бы накормил! Последней курице голову бы отрубил…
Стали укладываться спать. Перед сном Илья с хозяином вышли на крыльцо покурить. Было уже поздно, и где-то недалеко раздавался стук колотушки. Колотушка била неторопливо и мерно, как заводной механизм.
— Ну, похоже, опять Тузову не спать, — затягиваясь самокруткой, проговорил Кузьма и объяснил: — Может, слышал, а может, и нет: между нашим ночным сторожем и Тузовым конфликт вышел. Кто бы из районного начальства у Тузова на дому ни побывал, с кем бы Тузов ни выпил, на другое утро всем колхозникам известно. Ну, Тузов не дурак, понял, что это сторож, дед Максим, информацию дает, потому что его дело такое — ночь не спать, кто и что делает, смотреть. Решил его Тузов припугнуть. Как-то перед севом, на собрании, возьми да и скажи: «Плохо сторожишь, Максим, бдительность потерял, колотушки не слышно, ровно под окнами подглядываешь, боишься себя выдать». Старик Тузову ничего не ответил, а слова те запомнил. Ну, и с тех пор пошло…
Кузьма тихонько засмеялся.
— Только Тузов домой, только поужинает, спать соберется, а Максим тут как тут, на дороге, напротив его окошек станет и в свою стукалку бить начинает. Постучит-постучит — отойдет: поворочайся, мол, с боку на бок, может, задремлешь. Однако только-только председатель задремывать начнет, под окошком опять: стук-стук-стук! Да так всю ночь, до самого утра. Жена, бывает, не выдерживает и с детишками к своей матери, через три двора, уходит. А Тузов и так и сяк, а поделать ничего не может. И снять его из сторожей не волен, потому что не он ставил. Так и до сих пор дело идет: работает Тузов на поле, на фермах день проведет — Максим даст ему поспать; в правленье просидит или, того хуже, с каким дружком бутылочку раздавит — держись, Тузов, до утра стукалка под окном стучать будет…
На некоторое время колотушка уходила в конец улицы, а теперь снова возвращалась. С каждой минутой удары ее становились громче и чаще. Теперь Илья разглядел и самого сторожа — он ходил за небольшим овражком, перед домом Тузова, стоявшим на другом порядке.
Вдруг дверь председательских сеней с грохотом распахнулась, и из нее босой, в одном исподнем, выскочил Тузов.
— Что ты делаешь? — заорал он на сторожа и, чтобы как-то выразить кипевшее в нем возмущение, добавил трехэтажное словцо.
— Сторожу, — спокойно ответил тот. — Бдительность проявляю.
— Так что ж ты на этом месте ее так усердно проявляешь, старый хрен?
— А это уж ты мне не закажешь, хоть ты и председатель, — все так же спокойно отвечал Максим. — Председатель — днем главный, а ночью главней меня никого нет, и будь ты хоть семь раз председатель, мне не указ: где хочу, там и проявляю. Может, здесь у меня самый подозрительный участок.
С последними словами сторож поднял стукалку и пошел по улице.
— Ты же спать своей боталой не даешь, — закричал ему вдогонку Тузов, — не понимаешь, что ли?!
— Ничего, добрым людям моя стукалка не мешает, а не спится тем, у кого совесть нечиста! — И в знак окончания разговора Максим застучал мерно, без перерыва.
Тузов потоптался на месте, погрозил вслед сторожу кулаком и — больше ничего не оставалось! — вернулся в дом. В соседних избах уже начали открываться окна, и из них высовывались любопытные бабьи головы.
— Ну вот, и бесплатный спектакль заодно посмотрели, — Кузьма затушил окурок и зевнул. — Теперь давай-ка спать…
Колотушка то приближалась, то снова уходила. Мерное постукивание ее, смягченное расстоянием, убаюкивало Илью, и он в эту ночь уснул скоро.
Наутро Илья, не заходя в правление, пошел прямо в полеводческие бригады.
В разговорах с колхозниками не только подтвердилось сказанное накануне Горшковым, но и всплыло кое-что новое. Оказалось, что те самые приемочные акты, которые он принимал за документы, на деле были филькиными грамотами. Между бывшим бригадиром тракторного отряда, работавшим в Новой Березовке, и Тузовым установился неписаный закон: ты — мне, я — тебе. Председатель просил, например, ввиду нехватки лошадей подвезти ему трактором лесу на двор. А горючее, мол, которое будет израсходовано на перевоз, спишем, найдем, куда списать. И действительно, находил. Какому-то полю положена культивация, но агроном считает, что можно обойтись и боронованием. Бригада боронует. Однако приемочный акт составляется на культивацию. А горючего на боронование идет раза в полтора меньше, чем при культивации, — вот лес и покрыт, даже еще с лихвой. И председатель доволен, и бригадир радуется. Конечно, акт подписывает еще и агроном, но с ним Тузов тоже умеет ладить.
На попутной ключевской машине Илья выехал в райцентр.
Прежде чем идти к Андрианову, он решил поговорить с главным агрономом.
Виктор Давыдович сидел в своем кабинете и писал. Приходу Ильи он не то чтобы обрадовался, но и не особенно огорчился.
Илья спросил, что думает главный агроном о председателе новоберезовского колхоза.
— Тузов для такого запущенного хозяйства председатель далеко не идеальный, — ответил Васюнин. — Хорошо бы туда направить такого человека, который бы и хорошим хозяйственником был, и в агрономии смыслил. Но где взять такого?! Приходится мириться с Тузовым. Тем более что при нем колхоз свои обязательства перед МТС и государством стал выполнять не хуже, а лучше, чем при его предшественниках.
Илья рассказал Васюнину кое-что из того, что ему удалось узнать в Новой Березовке от колхозников. Однако Васюнина это, кажется, не удивило, не обеспокоило.
— Это, как вы говорите, факты, — все так же ровно продолжал Васюнин. — Но ведь и я в оценке Тузова опираюсь не на собственные эмоции, а на факты, причем на факты более существенные. Вы согласитесь, что личное недовольство того или другого колхозника председателем гораздо менее значимо при оценке его деловых качеств, чем, скажем, выполнение им обязательств перед государством… Или вот вы говорите о фиктивных актах, подписанных кроме Тузова еще и агрономом. Но Николая Илларионовича я знаю давно, больше десяти лет, и у меня нет никаких оснований не доверять его агрономической порядочности. Все это еще надо проверять и проверять, прежде чем вот так сплеча судить и рядить.