Вершина Столетова
Шрифт:
«Та-ак. Все ясно, — подумал Илья, слушая Васюнина. — Что ж, будем драться…»
— Посмотрим, что покажет осень, — сказал в заключение Васюнин. — А может, к тому времени и более подходящая кандидатура объявится. Тогда, конечно, заменим.
Андрианову Илья рассказал о положении дел в новоберезовском колхозе подробно, обстоятельно. Тот слушал внимательно, молча, без вопросов. Только под конец уже, когда Илья признался, что надоумил его заняться колхозом Михаил Брагин, Андрианов, усмехнувшись, сказал:
— Ну вот, а вы с главным еще наваливались на него. Брагин — мыслящий бригадир. И если
Теперь Илье было ясно, что поддержал он Оданца зря.
— И то ладно, что признаешься. Трусов не люблю… А что разворошил все это дело — ну что тут тебе сказать, — молодец! Колхоз этот у всей нашей зоны давно уж как бельмо на глазу.
Илья сказал, что надо поставить в известность райком и снимать Тузова, — дело ясное.
— А вот горячиться не будем. Тростеневу, конечно, скажем. Однако руки умывать еще рановато. Может, самое-то трудное еще впереди. Непонятно? Сейчас поймешь.
Андрианов прищурился и спросил:
— Ты уверен, что в райкоме согласятся с тобой? А разве ты не знаешь, что для некоторых работников райкома и райисполкома Тузов — растущий председатель? Хоть того же Сосницкого возьми. Ты уверен, что Сосницкий не встанет за честь своего мундира? У тебя, к примеру, есть показания Егора Суслова, что приемочные акты фиктивны. Хорошо. А если потребуют доказать это документально? Как ты докажешь? И так во многом другом. Чего доброго, еще скажут, поклеп возводишь на честного человека.
Андрианов коротко хохотнул и хлопнул Илью по плечу.
— Ну, я вижу, совсем запугал тебя. А говорю все это вот к чему. Снимать Тузова, конечно, надо, и, чем скорее, тем лучше. Однако калач он, по всему видно, тертый, и голыми руками его не возьмешь. Надо вести дело с умом. Согласен?
Андрианов закурил, прошелся по кабинету.
— Зональный секретарь наш слабоват — вот в чем беда. Он до этого в городе директором то ли мукомольного, то ли хлебопекарного треста был, ну, и трудновато ему, конечно, в курс здешних дел по-настоящему войти, хотя и второй год в районе. К тому же директорские замашки сказываются: все больше на то смотрит, хорошо ли его слушаются, скоро ли его указания выполняют. Для директора-то это, может, и хорошо, а для секретаря райкома не годится.
В заключение разговора Андрианов пообещал на днях побывать в Новой Березовке сам.
Жил теперь Илья у матери Брагина, Натальи Яковлевны. Это была женщина невысокая, крупная в кости и неистощимая в разговорах. У нее всегда была в запасе уйма жизненных историй самой различной давности, семейных преданий и просто новостей дня. Илье только оставалось удивляться, откуда Наталье Яковлевне все районные дела известны лучше, чем ему самому.
Выработавшаяся с годами привычка всегда что-то рассказывать, видимо, превратилась у Натальи Яковлевны в такую же жизненную потребность, как есть, пить, спать. Причем Наталья Яковлевна редко рассказывала о чем-нибудь специально, сидя за столом, безо всякого дела. Она сыпала историю за историей к слову, хлопоча у печки, одновременно радуясь удавшимся хлебам и огорчаясь над выкипевшим, пересоленным супом. И если во время рассказа надо было выйти к коровам или курам, Наталья Яковлевна обрывала его на полуфразе и досказывала уже после того, как возвращалась в избу.
Сначала неиссякаемая разговорчивость хозяйки утомляла Илью: он старался не только выслушать Наталью Яковлевну, но и вникнуть в то, о чем она рассказывала, чтобы при удобном случае что-то сказать по поводу услышанного. Однако удобные случаи выпадали не часто, и Илья стал слушать уже не так напряженно, а спустя еще некоторое время понял, что для Натальи Яковлевны вообще не так уж и важно — слушают ее или нет: слушаешь — хорошо, но если у тебя есть свое дело, занимайся им, не стесняйся, ведь я-то вот тоже рассказывать рассказываю, но сложа руки не сижу. Так постепенно все и наладилось: Илья приучился и слушать Наталью Яковлевну, и заниматься своим делом.
После двухдневного отсутствия на Илью, естественно, свалилась и двойная порция самых разных новостей, начиная с той, что секретарь райкома, ездивший в областной центр, за что-то получил там нахлобучку, и кончая новой болезнью жены Васюнина.
Наталья Яковлевна поставила на стол тарелку с дымящимися щами, нарезала хлеб.
— Ну, садись, голодающий, — сказала она Илье своим мягким, певучим голосом. — Небось с утра ни маковой росинки. Да и вчера-то с пято на десято… Да чего уж там, «накормили»! Рассказывай, будто я не знаю, что едят в той Березовке. Хорошо, если картошка есть… И как только мой Миша на таких харчах перебивается?.. Видел его?.. Ну, что? Поди, худой стал, как щепка? Нет? Врешь, меня успокаиваешь… Ешь, ешь, еще налью.
Под окном просигналила машина.
Илья выглянул.
Прямо у завалинки стоял «Москвич» главного инженера. Оданец не стал вылезать из машины, а только открыл дверцу.
— В город. Хочешь за компанию?
«Выходит, нынче уже суббота?!»
Квартиры главный инженер все еще не получил и, имея собственную машину, теперь, как установились дороги, каждую субботу ездил на выходной к семье.
— Поехали! Давно ведь собираешься!
Илья поколебался еще секунду, а потом, решительно отодвинув недопитый стакан, встал:
— Поехали!
Наталья Яковлевна засуетилась, стала собирать в дорогу, Илья улыбнулся:
— Домой же еду…
Оданец предложил место рядом, и Илья, сложившись пополам, с трудом влез в машину. Колени почти подпирали подбородок.
— Длинен ты, однако, — покачал головой Оданец, выводя машину на дорогу. — По твоему росту ЗИМ нужен, никак не меньше… Помнишь, на заводе фэзеошники тебя «дядей Степой» звали?
— Помню.
Они ехали в родной город, и ожидание близкой встречи настраивало их на воспоминания.
На заводе Оданец работал начальником планового бюро механосборочного цеха, а Илья парторгом соседнего прессового, и встречаться им приходилось не часто: на совещаниях у директора, в парткоме (Оданец был членом парткома), на торжественных вечерах в клубе. Тем старательнее они сейчас вспоминали каждую такую встречу и все, что с ней было связано, вспоминали товарищей, с которыми недавно вместе работали.
— А помнишь, Илья, мы с тобой уговорились, чтобы и здесь вместе, плечом к плечу? — Оставив одну руку на руле, другой Оданец достал папиросу, прикурил. — Что-то не получается…