Вершина Столетова
Шрифт:
Михаил удивлялся, откуда известны Сосницкому все эти подробности, — ведь был он у него в бригаде всего один раз, да и то мельком, походя? И от кого он узнал про те же валики?
Сосницкий не жалел ни слов, ни красок.
«А что, если он и в самом деле прав? — вдруг подумал Михаил и только сейчас, может быть, по-настоящему пожалел, что не знает всяких там световых режимов растения, не знает, почему поливная земля должна обрабатываться тоже не когда придется, а в наилучшие сроки. — Сесть еще бы зимой за всю эту науку, как следует подучить, сейчас всякие не шпыняли бы, как мальчишку. Поделом дураку!»
В заключение докладчик пытался анализировать
Михаил вспомнил, как удовлетворенно оглядывал поля Новой Березовки, и ему стало немножко не по себе. Он был почти убежден, когда ехал на собрание, что его похвалят, что, во всяком случае, его есть за что похвалить. «Похвалили!.. Ладно бы хоть другие-то не наваливались…»
Однако выступавшие про Михаила лично говорили мало. Больше — о том, какой способ проведения нынешнего сева оказался наилучшим: тот, которым работала седьмая, или же тот, которым сеяли другие бригады, например десятая — галышевская.
Видя, что прения пошли не по тому направлению, какое он пытался дать своим докладом, Сосницкий озабоченно хмурился и то и дело напоминал о регламенте. Гаранин наклонился к Андрианову и что-то сказал ему. Тот кивнул, подвигая на его край стола исписанный листок. Сосницкий внушительно откашлялся, затем, хотя нужды в этом никакой не было, постучал карандашом по краю пепельницы и предоставил слово секретарю партийной организации.
— Вопрос, как теперь для всех ясно, — сказал Гаранин, — стоит намного шире, и мне кажется, зря тут его — совсем зря! — инструктор райкома пытался свести к обычному нагоняю одним и раздаче лавровых венков другим. Начинать весенние полевые работы выборочно, то есть по мере просыхания отдельных участков, — установка довольно давняя и правильная, конечно, потому что в дружную весну ждать просыхания больших массивов — наверняка упустить половину весенней влаги: тогда получается, что земля просыхает в одно время, а за один день все поле не посеешь. Однако же если, например, седьмая, новоберезовская, бригада начала сев в грязь, то десятая, ключевская, и некоторые другие поступили иначе: они выждали два-три дня и потом только выехали в поле. Нам надо решить: кто, ну, скажем, выгадал, а кто прогадал. Вопрос серьезный, так что давайте разберемся в нем хорошенько. В этом, на мой взгляд, и главная цель нашего собрания.
Сосницкий недовольно нахмурился и зачем-то опять постучал карандашом по краю пепельницы.
— Я считаю, — продолжал Гаранин, отложив в сторону свои пометки и листок Андрианова, — что седьмая бригада поступила в общем правильно, решив трудную и очень важную задачу сбережения весенней влаги. Это большой плюс, особенно если учесть ту «великую сушь», на которой — вот уже несколько дней — замер барометр.
В рядах трактористов произошло движение: кто-то одобрительно гмыкнул, кто-то недоверчиво покачал головой.
— И все же — все же Галышев и его, так сказать, единомышленники поступили, безусловно, правильней.
— Да вы что, товарищ Гаранин, в пику райкому, что ли, подымаете на щит таких ухарей, как Галышев? — строго спросил Сосницкий. — Вы ясно представляете, на какой риск шли они с Хлыновым?
— Представляю. И не хуже нас с вами, мне думается, представляли это и Галышев с Хлыновым. И однако ж их риск был не бесшабашным, а вполне оправданным, так как исходил из учета конкретных обстоятельств, а именно — из учета сырой, затяжной весны… Брагин задаче сохранения влаги подчинил все остальное и в результате надорвал тракторы и самые ранние участки обработал грубо, то есть ущемил и технику и агротехнику. Галышев же подошел не формально, а творчески. Переждав дожди, он и влагу не упустил, и машины сохранил. А главное — положил семена не в лишь бы сырую, а в структурную почву. Вот и выходит: умей не просто правильно использовать технику, а умей еще и сочетать умелое использование техники с агротехникой, с наукой. Об этом, как я понимаю, и шел спор здесь. Очень нужный и очень важный спор, и мне совсем непонятно, почему вы его хотели в регламентные рамочки упрятать.
Гаранин холодно посмотрел на Сосницкого и сел.
«По всему видно, мужик он неглупый, — подумал Михаил, — но что интересного нашла в нем Ольга, чем таким он ей понравился — непонятно. Разве что ростом вышел…» Михаил понимал, что задел его Гаранин справедливо, а не просто для того, чтобы придраться. Но обидно было, что секретарь ни словом не обмолвился о том, какие старые машины в его бригаде.
Некоторое время Сосницкий поглядывал то на Гаранина, то на Андрианова, словно бы соображая, как вести собрание дальше.
— Что же, если желающих выступать больше нет, можно перейти к предложениям, — выручил его наконец Андрианов. — Да нет, резолюцию свою уж лучше припрячьте, она небось, пока собрание шло, устарела…
После собрания Андрианов пригласил Михаила к себе в кабинет.
— Кое-какие части из дефицитных вчера получили. Зайдешь на склад, выпишешь.
Андрианов прошелся по кабинету, бросил в пепельницу окурок.
— Небось задело, что секретарь там в твой адрес проехался? Обиделся? А?..
Андрианов слегка приподнял густые седоватые брови, но глубоко спрятанные глаза, как и всегда, оставались хитро прищуренными. Он мог хмуриться, удивляться, брови то нависали над глазными впадинами, то вместе с кожей лба уходили вверх, а глаза оставались одинаково спокойными, и чуть заметное лукавство светилось в их зеленоватой глубине.
— Ничего, близко к сердцу не принимай! Работал ты хорошо. Скажу по совести, дело прошлое: зимой не больно ты мне понравился, когда вот здесь, — Андрианов кивнул на кресло, — с легким сердцем сам на трудное напросился, — не ожидал я, что сладишь с такими машинами.
Эти слова Андрианова тронули Михаила больше, чем обещание дать запасные части, хоть части эти и были в бригаде нужны, что называется, позарез. Горький осадок, оставшийся от собрания, постепенно начал рассасываться: все же нашелся человек, который оценил по достоинству его работу, работу его бригады!
Жара сошла. Солнце висело невысоко над горизонтом, и косые длинные тени пересекали улицу.
Михаил направился домой. Шел он не спеша, бездельно оглядываясь по сторонам, с наслаждением вдыхая запрохладневший воздух.
«А что, если зайти сейчас к Ольге? — вдруг мелькнуло у него. — Зайти и все сразу решить…»
Больше не раздумывая, он свернул к дому Ольги и отворил калитку. Но Ольгу Михаил опять не застал. Дома были одни дети. Юрка сидел на полу с разбитым носом и орал. Лена, присев на корточки, озабоченно мазала ему нос йодом. На полу лежали ее книги и тетради: она, видимо, только что вернулась из школы и, не успев положить их на место, занялась Юркой.
— Не ори. Так надо, — наставительно говорила Лена. — А то заражение крови будет и весь нос могут отрезать.