Вершина Столетова
Шрифт:
Ольге стало стыдно, что она увидела людей в такую минуту, стыдно и больно. Она свернула с тропинки и, минуя Копровых, прямо огородами пошла к своему дому.
«А ведь, наверное, любили, а может, и теперь еще любят друг друга…»
Вечером, довольно поздно, на дом к Гаранину пришел курьер и сказал, чтобы он явился в райком, к секретарю.
В бытность свою третьим секретарем Григорий Степанович Тростенев имел в райкоме свой кабинет. Теперь же, после сентябрьского Пленума, когда секретарей закрепили по зонам МТС и стали звать зональными, ему бы следовало перебраться в здание эмтеэсовской конторы. Но в конторе и так
В приемной Илья столкнулся с Андриановым.
— Небось догадываешься, зачем? — улыбаясь, сказал Андрианов, без стука открывая обитую клеенкой дверь в кабинет секретаря.
Тростенев встретил их почти радушно, даже извинился за поздний вызов.
— Поздновато, конечно, — говорил он, подавая руку и чуть усмехаясь. — Да ведь наш рабочий день — все двадцать четыре часа…
Тростенев был мужчина не так чтобы рослый, но видный, упитанный, с довольно заметным брюшком. Лицо у него тоже полное, одутловатое, с множеством прожилок на скулах, голова так чисто выбрита, что почти не заметна лысина.
— Ну, я без вступлений, напрямки, — сказал секретарь, когда Илья с Андриановым уселись напротив него. — Скажите толком, чем это вам так не понравился новоберезовский председатель?
В кабинете горела только настольная лампа, и лишь теперь Илья заметил на диване, у стены, Сосницкого.
— Колхоз только-только начал подыматься, и уж больно бы не хотелось опять менять руководство. Небось знаете, сколько председателей уже перебывало в Березовке? Народ отчаяться может: райком хорошего председателя никак не подберет. Так вот я за этим и вызвал вас: попробуем выяснить свои точки зрения, и, может, все мирно обойдется, — Тростенев шумно высморкался и, закуривая, откинулся на спинку стула.
Сосницкий пересел с дивана к столу и достал объемистый блокнот.
Андрианов сказал, что мирное решение вопроса исключено, и коротко объяснил почему.
Секретарь задал несколько вопросов: откуда известно, что приемочные акты — фиктивные, как доказать, что Тузов подкупал комиссии из района.
Сосницкий что-то писал, время от времени значительно переглядываясь с Тростеневым.
— Ты, Алексей Иваныч, сам понимаешь, что в таких случаях в первую очередь ссылаются на документы, а не на показания какого-нибудь Петра Петровича, — сказал Тростенев. — А какими документами ты располагаешь? Никакими?
Илья сказал, что если бы у них была папка с документами, которые можно просто подшить к делу прежде, чем его начинать, то в райком можно было бы и не обращаться, для этого есть другие органы.
Сосницкий усмехнулся, а Тростенев внимательно и несколько удивленно посмотрел на Илью: эге, мол, а ты ершистый!
— Хорошо, — проводя ладонью со лба до затылка и обратно, сказал Тростенев. — На минутку поверим на слово Петру Петровичу и будем считать, что Тузов не обеспечивает руководства колхозом. Но как тогда согласовать это с тем, что колхоз при Тузове стал аккуратно выполнять свои обязательства перед государством?
Сосницкий полистал свой блокнот.
— Впервые за последние пять лет Новая Березовка не только полностью выполнила план хлебозаготовок, но и сдала две тонны семь центнеров сверх плана. Поголовье скота не уменьшилось при Тузове, а на семнадцать свиней и шесть коров увеличилось. Можно привести и другие цифры…
— Я думаю, не стоит, — остановил инструктора Андрианов. — По-вашему, обеспечивает, а по-нашему, Тузов просто-напросто и нам, МТС, и вам, райкому, ловко втирает очки. Получилось так, что при Тузове колхоз, как медаль, заимел две стороны: лицевую и оборотную. С лица — колхоз как будто идет в гору, председатель молодец! С изнанки же — Новая Березовка по-прежнему хиреет, и председатель не пользуется у колхозников никаким авторитетом.
— Авторитет — понятие относительное. — Тростенев невесело улыбнулся. — Колхозники — это не безликая масса: у одних пользуется, у других нет. И это понятно, потому что вытягивать отсталый колхоз — дело не легкое, кое-кого приходится приструнивать, кое-кому на хвост наступать. Лодырям и горлопанам в первую очередь.
— А втереть очки председатель может лишь при кабинетном руководстве, — дополнил Тростенева Сосницкий. — Если же я бываю в той Березовке через три дня на четвертый…
— Да, наезжаете вы часто, — не выдержал Илья. — И все цифры у вас в блокноте зафиксированы: столько-то тонн, столько-то центнеров. А вот сколько граммов получили колхозники на свой трудовой день — этого у вас нигде не записано? Наверное, не записано: ну, что могут значить какие-то граммы, когда счет ведется на тонны и центнеры?! А получили колхозники всего по двести двадцать граммов, да и то в порядке аванса… Общественное стадо прибавилось на шесть коров. Хорошо. Но ровно на столько же и убавилось коров в личном пользовании колхозников. Почему об этом помалкиваете? Или у вас это тоже не записано? Напрасно. Во всей Березовке осталось только пять дворов с коровами: завхоз, кладовщик, сам Тузов, два тракториста… словом, на все село пять коров. Не много!
Илья говорил зло, резко. И все же Тростенев сделал еще одну попытку кончить дело миром.
— Тебе, Алексей Иваныч, как члену бюро райкома, я не могу не доверять, — сказал он. — Но в то же время у меня нет никаких оснований не доверять и моему инструктору, который специально сидит на этом. С документальной же стороной дело обстоит явно неблагополучно. Сами же говорите, что никаких уличающих Тузова документов у вас нет… Я дал указание ревизовать колхоз еще раз, однако тревожных сигналов пока не слышно. Может, мы так решим: если вы сумеете доказать факт нарушения договорных отношений с МТС со стороны колхоза, доказывайте, и райком вас поддержит, даст хорошую баню председателю. Остальное же пока подымать не будем. Неизвестно еще — может, новый председатель будет не лучше Тузова. Да и не время сейчас менять правление — горячая пора.
— Нет, Григорий Степанович, — ответил Андрианов. — На полдороге останавливаться давайте уж не будем. Или — или! Чего нам бояться: проведем собрание, послушаем, что народ скажет. Надо думать, не одни горлопаны выступать на нем будут.
— Тогда, может, лучше в закрытом порядке проработать Тузова, на бюро? Тоже не согласен? Говоришь, или — или?
Тростенев задумался и снова провел ладонью по лысине. Сосницкий сидел, обиженно поджав губы, не вступая в разговор.
— Да, или — или! — повторил Андрианов.
— Вам, Григорий Степанович, конечно, виднее, — пряча блокнот, разомкнул наконец свои тонкие губы Сосницкий. — Но идти на поводу у колхозников…
— Нет, конечно, райкому идти на поводу ни у кого не пристало, — сказал Илья. — Но прислушиваться к колхозникам, к народу — не мешает.
Тростенев еще подумал, еще погладил бритую голову, и его вдруг будто осенило.
— Правильно, товарищ Гаранин, — в первый раз за весь разговор обратился он к Илье. — Совершенно верно. Партийному руководству отрываться от массы нельзя. Однако ж… однако ж, если на собрании все ваши карты окажутся битыми, пеняйте на себя, товарищи.