Вершина Столетова
Шрифт:
Маша суживает глаза в черные щелки и, в упор глядя на Горланова, медленно выговаривает:
— За меня, Жора, не волнуйся. Побольше за собой гляди…
Горланов некоторое время смотрит на тракторы, как бы сопоставляя уже почти готовый филипповский и еще только наполовину собранный свой, не находит подходящего ответа и напускается на своего напарника Пантюхина:
— Больше жизни, Федюня! Не на пляже разлегся. Что ты с одним подшипником два часа возишься?
Пантюхин, как и Житков, лежит под брюхом трактора. Движения его медлительны и как-то по-особому сдержанны,
— Не на пляже… Н-да… Оно бы не мешало… часок…
Горланов несколько минут с ожесточением действует коловоротом, притирая клапан к гнезду, затем бросает это занятие и начинает регулировку вентилятора.
«Верхогляд этот Горланов все-таки, и, пожалуй, зря я его на весеннем севе за высокую выработку в пример другим ставил. — Михаил берет второе магнето и, на ощупь разбирая его, наблюдает за порывистыми, но зачастую бестолковыми движениями тракториста. — И машина у них с Пантюхиным работает тоже как-то рывками: то ходит ровно, без единой остановки, то останавливается через каждый час. Сменные нормы они, правда, выполняют. Простоят час, два, а к концу смены — кровь из носу! — нагонят. Но разве все дело в выполнении нормы? А машина? Надолго ли ее хватит при такой нервозной, рывковой работе? На утренних проверках посмотришь: у Житкова трактор будто только один круг обошел, у Горланова по крайней мере сутки без роздыха в борозде пробыл и до заправочного еле-еле дотащился».
Работал Житков ровно, посмотреть со стороны — даже тихо. Но в этой кажущейся неторопливости было что-то от заводской строгости и точности: любой час смены давал у него одинаковую выработку. Горланов говорил на это, что ни Филипп Житков, ни тем более Маша ему не указ и не пример, и еще надо посмотреть, что скажет осень: она окончательно итог подводит. И вообще, мол, он любит работать свободно, с размахом и не видит никакой нужды учитывать себя по часам. Пантюхин даже не вдавался в объяснения: сменную норму выполняю — чего еще?! А ночью машина стаёт — так это оттого, что зимний ремонт ей сделали непрочный и характер к тому же у нее норовистый.
Про осень Горланов упоминал не зря. Вот уже второй или третий год ходил он в лучших трактористах МТС. Слава передовика — дело не шуточное, с ней приходится считаться. Потому Михаил на севе и смотрел сквозь пальцы на лихаческое отношение Горланова к машине.
Подошел от своего трактора Ихматуллин и сел рядом, ожидая, пока Михаил закончит сборку магнето.
И раз и два, с тоскливой грустью посмотрев в сторону житковской машины, Зинят тяжело вздохнул.
— Что ты последнее время все вздыхаешь, Зинят? — спросил Михаил.
— Не везет, товарищ бригадир, — серьезно ответил Ихматуллин.
— В чем не везет-то?
Зинят посмотрел на Машу Рябинкину и опять вздохнул:
— Однако это, наверно, секрет.
О «секрете» Зинята знала вся бригада, знал и Михаил. Как-то ему пришлось слышать обрывок разговора между Ихматуллиным и Горлановым.
— Если ты хочешь, чтобы девчонка на тебя внимание обратила, — поучающим тоном сказал Горланов, — смотри на нее не просто вот так, как на меня смотришь, глазами лупаешь, а со значением. Понял? Со значением!..
Вспомнив сейчас об этом горлановском наставлении, Михаил спросил:
— А не пробовал ты с этим… как его… со значением смотреть?
Зинят быстро оглянулся на горлановский трактор, и масляные пятна на его лице, особенно одно около уха, стали постепенно темнеть. Несмотря на свои девятнадцать лет, краснел Зинят по-детски беспомощно: силился скрыть смущение и не мог.
— Пробовал, да, однако, не помогает.
— Не помогает? Странно. Ведь это такой верный способ…
Зинят сказал, что смеяться легко. Пусть бригадир лучше что-нибудь посоветует.
— Ничего не могу посоветовать, Зинят. Что-что, а таких тонкостей сам не знаю.
— Жалко.
— Не горюй. Если она тебя любит, и так поймет, а не любит — никакие взгляды не помогут. Наперед учти… Получай, готово.
— Учту, товарищ бригадир… Только что ж — учитай не учитай…
Бережно прижимая к груди магнето, Ихматуллин ушел.
Михаил проводил его взглядом и тоже невольно вздохнул: «Зря ты считаешь меня таким уж всезнающим, Зинят. Я тоже не знаю, как и чем можно понравиться той, которую любишь…»
Тяжелое и неясное чувство осталось у него от последнего разговора с Ольгой. «Не у одной меня надо спрашивать!» А у кого же? Что может мальчишка понимать во всем этом? Поначалу Михаилу казалось, что и сама Ольга неправильно поняла его, что произошло какое-то недоразумение и еще не поздно поправиться. Но вряд ли так. Всего скорее, тут есть кто-то третий, а в таком случае ничего поправить уже невозможно… Рассуждая так, Михаил как бы успокаивал себя: ты опоздал и старайся не думать об этом. Но успокоение не приходило, и сколько ни заказывал себе он не думать, не вспоминать об Ольге — думалось, вспоминалось…
Михаил встал и направился к трактору Филиппа Житкова. Филипп ставил вентилятор. Маша регулировала клапаны. Ключ и отвертка, коротко и остро вспыхивая на солнце, проворно мелькали в ее сильных пальцах, словно она играла ими.
— Ты бы заглянул в карбюрацию, бригадир. Поплавок что-то отяжелел, как бы потом перерасхода не получилось, — Филипп крутнул вентилятор, удовлетворенно оглядел мотор и начал закуривать. — А такой ремонт мне нравится. Не хуже зимнего, даром что тот капитальным считается. Теперь и с Галышевым можно потягаться…
— Гаранин говорит, что ты со своим часовым расписанием и так чуть не переплюнул ключевцев, чего ж тут тягаться-то? — кинул от своей машины Горланов.
— Мели, Емеля, — твоя неделя.
— Он же и огрызается! Начальство хвалит — радоваться надо…
Михаил взглянул на часы, затем на дорогу в село: пора бы прийти летучке, где она запропала?..
Летучка шла в очередной рейс.
Илья запер свою комнату и, предупредив диспетчера, вышел на подворье.
— Дорога вдаль зовет меня, — завидев Илью и гостеприимно распахивая дверцу, пропел шофер. — Прошу.