Вершинины, старший и младший
Шрифт:
– Это я мальчика доставил, пан офицер!
– вдруг нахально брякнул пан Август.
– И я… трошки доставил, - нерешительно добавил дезертир.
Капитан посмотрел на бандитов, потом на автомат за Лешкиными плечами, на пистолет за поясом его брюк и зло хмыкнул:
– Вижу я - кто кого доставил. Марш к дороге, вояки…
Еще через пять минут Лешка сидел в коляске мотоцикла и они мчались по пыльной проселочной дороге. Наклоняясь от руля к своему пассажиру, капитан перекрикивал рев двигателя:
– Переполоху ты наделал немалого! Видишь, пограничников вызвали для прочеса пущи. Сейчас найдем твоего братца. Он где-то на левом фланге поиска со своими комсомольцами.
У одного сарая, где стоял автофургон с антенной на крыше, мотоцикл остановился. Из машины выскочил сержант с наушниками на затылке.
– Пока, товарищ капитан, никаких…
И осекся, увидев в коляске Лешку.
– Он, что ли, товарищ капитан?
– Точно. Можешь сматывать рацию. Давай сигнал отбоя и сбора.
Дважды негромко хлопнула ракетница. Под белыми перистыми облаками утреннего неба повисли, а потом стали медленно валиться на землю зеленая и желтая звезды.
Прошло полчаса, и среди людей, выходивших из леса к сараю, Лешка узнал брата.
Они сидели на пыльной бровке придорожной канавы среди репейника и крапивы. Лешка плакал навзрыд и терся замурзанным мокрым лицом о белую рубашку Мити. Впрочем, она давно уже не была белой. Над ними монументально возвышалась Соня Курцевич, но смотрела не на них, а совсем в другую сторону, потому что тихонько смахивала с ресниц крупные слезы. У нее всё было крупное.
Потом ровно сутки проспал Лешка на широкой деревянной кровати Ивана Мойсеновича. Три раза приходила строгая молоденькая врачиха из районной больницы. Щупала Лешкин лоб и пульс, разводила в баночках микстуры и подробно наставляла Пашу, в каком порядке полагается давать лекарства, если больной проснется. И хотя у кровати целый день сидел Дмитрий, врачиха разговаривала почему-то лишь с девочкой. Старший Вершинин попытался объяснить ей, что он брат мальчика и адресоваться следует в первую очередь к нему. Врачиха уколола его откровенно недружелюбным взглядом и повела Пашу за дверь.
– Больной много пьет. Это закономерно. На почве общего истощения и нервного потрясения у него обезвожен организм. Пусть пьет. Но ему нельзя вставать. Ночная ваза у тебя найдется?
– Чего, тетенька доктор?
Врачиха объяснила. Паша слегка покраснела и сказала, что найдется.
– Но, тетя, этот дядя на самом деле его родной брат, - добавила Паша.
– Леша к нему в гости приехал.
– Невозможно поверить, - отрезала врачиха.
– Старшие братья не позволяют, чтобы младшие попадали в бандитские лапы. Весь райцентр возмущен. Вазу поставишь мальчику под кровать.
Окна были открыты, и Дмитрий слышал разговор.
Он легонько вздохнул, поглядев вслед удаляющейся белохалатной фигурке. Без нее тошно. Интересно, что бы она запела, если узнала бы, что через час он снова уедет в Красовщину. Потому что не поехать он не может. Потому что колхоз все-таки там создали, и надо ехать выбирать правление. Лешка проснется и поймет его. Не может не понять, потому что при всех своих прочих качествах он еще и пионер. Он знает, что любое дело надо доводить до конца.
Дмитрий оглянулся на дверь и тихонько поцеловал Лешку в щеку около уха, где курчавились светлые завитки волос.
Лешка слегка всхлипнул.
«И в кого ты, милый мой братец, уродился со своей уникальной способностью застревать в каждой узкой щели? Пошел, видите ли, искать своего ненаглядного Митю… Взял и пошел - как прогуляться по городскому бульвару!»
Счастье, что дядька с возом попался не из совсем трусливых и все-таки заскочил в сельсовет сообщить, что его ограбили, а мальчонку увели. Все механизмы заработали на полные обороты. Через час к райцентру мчались на машинах пограничники. К рассвету они были на месте. Шутка ли: бандиты захватили пионера…
Лешка перевернулся во сне на другой бок и сбросил на пол узорчатое домотканое покрывало.
Дмитрий поднял его и укрыл исцарапанные в кровь ноги брата.
«Ладно, братик, за каждую минуту твоего страха они заплатили сполна. И за все прежние свои темные дела - тоже. Жутко, конечно, малыш, что пришлось тебе самому стрелять в человека, но… это лучше, чем трусливо сдаться. А интересно, понимаешь ли ты, какую вообще сыграл роль в окончании страшной летописи банды? Нет, наверное, не догадываешься… Ты же разложил ее самим своим появлением в бункере. У предателей одна лишь тактика - предавать. Кого угодно, было бы за что. Вот они и перегрызлись из-за тебя. Ты ведь для них ценный залог. Омерзительно было слушать Дьякона, как он выторговывал себе жизнь, давая в сельсовете показания. Ни в какой райцентр он не пошел, а явился к участковому милиционеру и все выложил до ниточки. Он, видите ли, страшно беспокоится за жизнь мальчика. Он не только начертил дорогу к бункеру, а подробно описал, сколько в нем людей, оружия, патронов, назвал все пароли на неделю вперед, рассказал о характере каждого из бандитов. Он даже вызвался первым проникнуть в землянку и под каким-нибудь предлогом вывести пленника в лес, чтобы тот случайно не пострадал в перестрелке, когда будут брать бункер. Любой ценой хотелось ему выпятить свою роль в спасении мальчонки, чтобы зачлось ему это на суде! Вот мразь!..»
Внезапно Лешка, не открывая глаз, попросил пить, Дмитрий привстал, но из-за перегородки моментально появилась Паша с кружкой молока. Похоже, что она так и держала ее в руках все время. Лешка глотнул несколько раз и разлепил веки. Он оглядел Пашу, Митю, потом всю комнату, улыбнулся - и снова уснул.
Дмитрий потрогал его лоб. Ничего, обойдется… Крепкий у него братик. А ехать в деревню пора… Интересное дело получилось с этим колхозом. Когда бандиты напали на женское собрание, расчет у них был простой: запугать народ, чтобы не подавали заявления в колхоз. Вышло все наоборот. После того, как Дмитрий уложил из карабина троих, а Иван скрутил Фельдфебеля, бабы их быстренько опознали и поднялся несусветный крик: «Так это же тот самый, что мою дочку вешал! А этот соседского сына арестовывал! Бабы, гляньте на рыжего, - это он наших коров угонял к коменданту!» И в этот разноголосый вой легко и очень вовремя ворвался звучный и насмешливый голос Сони Курцевич: «Ну, увидели, кто взялся вас от колхоза защищать? Может, и дальше их будете слушать и от артели шарахаться? Валяйте-валяйте, верьте им, они для вас люди надежные, ласковые, добрые! А я, выходит, плохая, и мне доверять нельзя…»
Стыдливая тишина продолжалась недолго. Женщины снова заголосили и повалили в избу-читальню. Они резонно потребовали у Сони Курцевич продолжения собрания и того увлекательного женского разговора, который нахально прервали автоматные очереди.
А назавтра состоялся общий деревенский сход, и в колхоз вступили все хозяйства. Но правление и председателя колхоза избрать не успели. Под окнами избы-читальни истошно заорала нелошадиным голосом кобыла, по-дурному вздернутая в оглоблях на дыбы, а потом уже все звуки перекрыл голос ее хозяина, который кричал о взятом в плен мальчишке.