Вершинины, старший и младший
Шрифт:
Однако на середине реки они еще раз увидели нахальную тетку. Она поставила на тротуар сумку и как ни в чем не бывало принялась поправлять высокую белобрысую прическу.
Лешка узнал Фелицию Францевну.
Выскочив на берег, Михась с ходу рванулся в погоню, но Лешка успел схватить его за щиколотку, и тот сунулся носом в картофельную ботву.
– Ну, чего держишь?!
Лешка перевел дыхание.
– Стой. Это хозяйка наша… бывшая. Тут тактика нужна.
– На холеру мне твоя тактика, когда штаны украли!
– рассвирепел Михась и вырвал ногу.
Лешке ничего
Но время уже было упущено: полосатая сумка исчезла, а сама хозяйка преспокойно сидела на скамеечке под окном и наливала из кофейника в свою любимую фаянсовую чашку дымящуюся «каву».
– Отдай шмутки!
– без предисловий заорал Михась.
Фефе положила ногу на ногу.
– Что пан говорит?- издевательски спокойно спросила она и бережно поставила кружку на скамейку.
– Фелиция Францевна, это недоразумение, - вздрагивающим от одышки, но по возможности вежливым голосом заговорил Лешка.
– Если Митя… еще… не уплатил вам за ковер, то потому, что… уезжал. Он уплатит. А этот - мой товарищ, и он совсем ни при чем. Верните брюки.
И тогда Фелиция Францевна взвилась и закуковала… Хо, ковер! Нет, дело уже не в нем; ковер она, слава деве Марии, заштопала и продала, хотя, видит пан Иезус, потрудиться ей пришлось больше чем на тысячу рублей, которые ей выбросил по почте пан Вершинин, потому что нынешняя тысяча - это блеф, а хуже всего то, что пан Вершинин выехал, не расторгнув договор на съем квартиры, и не заходит, и она поэтому не может пустить новых квартирантов, и уже прозевала двух очень выгодных жильцов, которые дали бы ей доход не менее трех с половиной тысяч в год, и эту сумму, по всей справедливости, ей сейчас пан Вершинин обязан компенсировать или хотя бы явиться для переговоров, а костюм его брата, который она сразу узнала по бархатному «камзелю», пусть у нее пока останется как бы в залог…
Мальчики отупело стояли перед ней. Вода с трусов капала на утоптанную дорожку, образовав порядочную лужицу. К ней зачем-то подбирались воробьи. Михась первым стряхнул с себя оцепенение, навеянное гулким кукованием, и сказал нехорошим голосом:
– Я в последний раз говорю: отдай, тетка, штаны!
При этом он лягнул босой ногой воробья, отчего взлетел небольшой каскадик грязных брызг, и воробей шмыгнул в сторону, а брызги попали на шикарный сарафан Фефе.
«Будет скандал», - подумал Лешка и запоздало вспомнил строжайший Митин наказ утром: не влазить ни в какие истории.
Он не ошибся насчет скандала… Пани Фелиция с визгом взметнулась со скамеечки и вцепилась Михасю в волосы. Совершенно нелогично она при этом завопила:
– Лю-ю-ди! Гвалту-ют!
Конечно, Лешка кинулся другу на помощь. Но… не бить же взрослую тетку кулаками. Женщины для кулаков- табу! А голова Михася между тем тряслась под цепкими лапами Фефе, и лицо его наливалось кровью. Дальше размышлять о гуманности приемов борьбы было некогда. Лешка схватил со скамеечки кружку и капнул ее содержимым на тощую шею Фефе.
Пани Фелиция странно зашипела. Освобожденный Михась кинулся бежать не на улицу, а в дом. Продолжая
– Михась, галстук!!!
– отчаянно крикнул Лешка.
Михась приостановился только на мгновение и рванул Лешку за руку.
Но Лешка стоял как вкопанный.
Михась глянул ему в лицо и понял, что Лешка дальше не побежит. Наоборот, похоже, что он собирался вернуться в гости к пани Фелиции, потому что решительно поддергивал трусы.
– Вот холера белобрысая, - ругнулся Михась.
– Ладно уж, я сам…
Он сунул Лешке одежду и снова ринулся во двор. Одновременно из соседнего двора через забор перескочил какой-то усатый дядька и с ходу навалился на Михася, выкручивая ему руки.
Что было делать Лешке? Оставалось одно: звать на помощь. Но кого? Милицию? На этой окраинной улице сроду не появлялись милиционеры. И прохожих не было в тихий воскресный день. Только за целый квартал впереди маячили какие-то две фигуры. Не раздумывая больше, Лешка метнулся им навстречу.
Это были два молоденьких лейтенанта-пограничника. Начищенные от макушек до пяток, они неторопливо шли по каким-то своим, наверное, неслужебным делам.
– То…ва…рищи офицеры! Пионера… бьют!
– вот и все, что выдохнул им прямо в румяные лица полуобморочный Лешка.
Что ни говори, пограничники - народ особенный. Реакция у них молниеносная. Лешка еще не успел опустить руку, показывая направление, как лейтенанты в хорошем спринтерском темпе устремились к месту действия.
Когда измученный Лешка притрусил во двор пани Фелиции, все было кончено. Усатый дядька смирно сидел на корточках возле забора, а над ним стоял один из лейтенантов и рассудительно ему что-то втолковывал. Усатый охотно соглашался и потирал шею. Второй пограничник вел беседу с Фефе. Пани Фелиция приседала в частых реверансах и конвульсивно улыбалась. Михась стоял посредине двора и мрачно растягивал в руках вырученный из беды пионерский галстук. На лбу у него росла и наливалась густой синевой шишка.
– А протокол все-таки надо бы составить, - резюмировал события лейтенант, взявший шефство над усатым.
– По поводу побоев, неспровоцированно нанесенных этим гражданином мальчику.
– А также по поводу похищения этой гражданкой пионерского галстука, - объявил второй лейтенант.
– Кто сходит за участковым?
При слове «протокол» пани Фелиция распростерлась в паническом книксене.
– Но так не мо-ожно, пан офицер! Пан офицер преувеличивает. Зачем мне было похищать эту… онучку!