Весь Дэвид Болдаччи в одном томе
Шрифт:
— Уолтер…
— Странно то, что когда полиция спросила у меня, почему Кристи не полетела с нами, я вдруг поймал себя на том, что не могу заявить, что она сказалась больной. Может, ты вспомнишь, какие тогда в газетах печатали предположения. Я понял, что если объясню, что Кристи себя плохо чувствовала, это, вкупе с тем, что она не отправилась со мной на Карибы, бульварная пресса преподнесет как то, что она была беременна от другого мужчины, даже если вскрытие покажет обратное. Людям свойственно предполагать все самое плохое и самое сочное — ты, Алан, должен прекрасно это понимать. Когда тебя отстранят от должности, все будут думать о тебе всякие гадости. И заслуженно.
— Уолтер, пожалуйста, скажи,
— Хочешь, я прокручу тебе ту запись? Ту самую, с пресс-конференции, где ты произносишь особенно проникновенные слова о том, что в мире все определяется случаем. У тебя получилось очень красиво. Слова, произнесенные старому близкому другу, были записаны несколькими местными теле- и радиостанциями, но в эфир так и не вышли. Наверное, это говорит в пользу твоей популярности: никто не придал им значения. Ты был таким обаятельным, таким заботливым, и кого волновало, что ты сказал, будто Кристи заболела… А ты это сказал, Алан. Ты сказал, что если б не внезапное недомогание моей жены, ее не убили бы. Она улетела бы со мной на Барбадос и сегодня была бы жива… Кристи одному мне сказала, что заболела, Алан. И, как я говорил, полиции я ничего не сказал. Так откуда же ты узнал это?
— Должно быть, ты сам мне сказал…
— До той пресс-конференции мы с тобой не встречались и не говорили по телефону. Это легко проверить. Мой график поминутно отслеживается. А поскольку ты — президент, твое местонахождение и твои телефонные разговоры также практически постоянно известны. Я сказал «практически», потому что в ту ночь, когда была убита Кристи, ты находился не там, где обычно. Так получилось, что ты находился у меня дома, точнее, в моей спальне. А на пресс-конференции вокруг нас постоянно были десятки людей. Все, что мы тогда говорили друг другу, где-то записано. Так что ты узнал эту новость не от меня.
— Уолтер, пожалуйста, скажи, где ты! Я хочу тебе помочь!
— Кристи никогда не умела держать язык за зубами. Наверное, она гордилась тем, как провела меня. И начала тебе хвастаться, так? Как она обвела старика вокруг пальца? Потому что на самом деле только моя покойная жена, единственная во всем мире, могла сказать тебе, что притворилась больной. А ты опрометчиво передал мне ее слова. Ума не приложу, почему мне потребовалось столько времени, чтобы дойти до правды… Я был настолько одержим поисками убийцы Кристи, что безоговорочно принял версию ограбления. Возможно, я подсознательно отрицал очевидное. Потому что я всегда подозревал, что Кристи посматривает в твою сторону. Но, наверное, я отказывался верить в то, что ты способен так со мной поступить. Мне следовало бы изначально предполагать в человеческой природе все самое худшее, и тогда меня не постигло бы разочарование. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.
— Уолтер, зачем ты позвонил мне?
Голос Салливана стал тише, но не потерял ни силы, ни выразительности.
— Потому что, ублюдок, я хотел лично известить тебя о том, какое будущее тебя ожидает. Оно будет наполнено адвокатами, судами и такой оглаской, о которой ты не мечтал даже как президент. Я просто не хотел, чтобы появление полиции явилось для тебя полной неожиданностью. И, самое главное, я хотел, чтобы ты знал, кого именно тебе нужно за все благодарить!
— Уолтер, если тебе нужна моя помощь, я тебе помогу, — натянуто промолвил президент. — Но я — президент Соединенных Штатов. И хотя ты мой близкий друг, я не потерплю подобных обвинений ни от тебя, ни от кого бы то ни было еще.
— Очень хорошо, Алан. Очень хорошо. Ты правильно предположил, что я записываю наш разговор. Хотя это не имеет значения. — Помолчав, Салливан продолжал: — Ты — мой протеже, Алан. Я научил тебя всему, что знал сам, и ты хорошо усвоил мои уроки. Настолько
— Уолтер, у тебя сильный стресс. В последний раз прошу: пожалуйста, обратись за помощью!
— Забавно, Алан, но и сам я советую тебе то же самое.
Положив телефон, Салливан выключил диктофон. Сердце у него сильно колотилось. Он приложил руку к груди, стараясь успокоиться. Меньше всего ему сейчас был нужен сердечный приступ. Он должен присутствовать при всем лично.
Уолтер посмотрел в окно, затем обвел взглядом маленькую комнату. Его родной дом. В этой самой комнате умер его отец… Почему-то эта мысль принесла утешение.
Салливан развалился в кресле и закрыл глаза. Утром он обратится в полицию. Расскажет всё и предъявит запись. После чего устроится поудобнее и станет ждать. Даже если Ричмонда не признают виновным, карьера его будет кончена. То есть этот человек все равно что умрет — в профессиональном, духовном, умственном плане. Кому будет какое дело до того, что его физическая оболочка останется? Салливан усмехнулся. Он поклялся отомстить убийце своей жены. И он ему отомстит.
…Уолтер очнулся, внезапно почувствовав, как его рука поднимается. Затем его пальцы сомкнулись вокруг какого-то холодного, твердого предмета. И только когда дуло уткнулось ему в висок, он попытался что-то предпринять. Но к этому времени было уже слишком поздно.
Зажав в руке телефонную трубку, президент взглянул на часы. Все уже должно быть кончено. Салливан действительно преподал ему хороший урок. Как выяснилось, слишком хороший для учителя. Президент был практически уверен в том, что Уолтер свяжется с ним напрямую перед тем, как объявить всему миру о его виновности. Это существенно все упростило. Встав, Ричмонд направился наверх в свои личные покои, выбросив из головы все мысли о покойном Уолтере Салливане. Нет никакого смысла задерживаться рядом с побежденным врагом. Это только отнимет время, не даст подготовиться к новым испытаниям. Этому его также научил Салливан.
Молодой мужчина смотрел в полумраке на дом. Он слышал выстрел, но не мог оторвать взгляд от тусклого света в окне.
Через считаные секунды Билл Бёртон присоединился к Коллину. Он старательно не смотрел в лицо своему молодому напарнику. Два подготовленных агента Секретной службы, преданные своему делу, убивают молодых женщин и стариков…
Всю дорогу обратно Бёртон молчал. Наконец все кончено. Три человека мертвы, считая Кристину Салливан. А с какой стати ее не считать? Именно с нее и начался весь этот кошмар…
Бёртон смотрел на свою руку, до сих пор не в силах поверить, что она только что обвила чужими пальцами рукоятку пистолета, нажала на спусковой крючок и оборвала человеческую жизнь. Другой рукой Билл взял диктофон и кассету. Теперь и то и другое лежало у него в кармане, направляясь в мусоросжигательную печь.
Прослушивая запись телефонного разговора Салливана с Сетом Фрэнком, Бёртон понятия не имел, к чему клонит старик, разговаривая о «болезни» Кристины Салливан. Но когда он передал эту информацию президенту, тот побледнел и несколько минут молча смотрел в окно. После чего позвонил в отдел связи с прессой Белого дома. Через несколько минут Ричмонд и Бёртон слушали запись первой пресс-конференции у здания Миддлтонского суда. Слушали то, как президент, выражая сочувствие своему близкому другу, рассуждает о воле случая, о том, как если б Кристина Салливан не почувствовала внезапное недомогание, она была бы жива. Начисто забыв о том, что Кристина Салливан сказала ему это в день своей смерти. Это обстоятельство можно легко доказать. И тогда для всех наступит полный крах.