Весь Дэвид Болдаччи в одном томе
Шрифт:
Но, направляясь к своей машине, Коллин видел перед глазами ее лицо — и с облегчением подумал о том, что этой краткой связи настал конец.
Впервые за все время работы в прокуратуре штата Кейт позвонила и сказала, что заболела. Натянув одеяло до самого подбородка, она сидела, подложив под спину подушку, и смотрела на унылое утро. Всякий раз, когда Кейт пыталась встать с кровати, перед ее взором появлялся образ Билла Бёртона, подобного зазубренной гранитной скале, грозящей раздавить или пронзить ее.
Кейт сползла ниже, погружаясь в мягкий матрас, словно
Они скоро придут. Как приходили к ее матери. Столько лет назад. Они бесцеремонно заявлялись к ее матери домой и засыпали ее вопросами, на которые та просто не могла ответить. Они искали Лютера.
Вспомнив вспышку Джека в ту ночь, Кейт зажмурилась, стараясь прогнать прочь обидные слова.
Черт бы его побрал!
Она устала, устала так, как не уставала ни на одном судебном процессе. И это все сделал он — точно так же, как сделал когда-то то же самое с ее матерью. Затянул ее в свою паутину, хотя она не желала иметь к этому никакого отношения, ненавидела это, уничтожила бы его, если б могла…
Кейт снова уселась в кровати, не в силах дышать, и крепко стиснула горло пальцами, стремясь предотвратить новый приступ. Когда боль утихла, она повернулась на бок и уставилась на фотографию матери.
Кроме него, у нее никого не осталось. Кейт едва не рассмеялась вслух. Лютер Уитни — вся ее семья. Да поможет ей Бог…
Она лежала в кровати и ждала. Ждала стука в дверь. От матери к дочери. Теперь настал ее черед.
В это же самое время всего в десяти минутах пешком Лютер снова перечитывал старую газетную заметку. На столе рядом с ним стояла забытая чашка кофе. Негромко ворчал холодильник. В углу монотонно бубнил телевизор. В остальном в комнате стояла полная тишина.
Ванда Брум была другом. Настоящим другом. С тех самых пор, как они случайно встретились в общежитии для освободившихся заключенных, где Лютер находился после последнего срока, а Ванда — после первого и единственного. И вот теперь она также умерла. Сама свела счеты с жизнью, говорилось в газете, заснула навечно у себя в машине, запихнув в рот пригоршню таблеток…
Лютер никогда не жил по общепринятым нормам, однако даже для него это было уже слишком. Происходящее могло показаться каким-то затянувшимся кошмарным сном; вот только всякий раз, когда он просыпался и смотрел в зеркало на то, как холодная вода стекает по его еще более сморщенному, еще более осунувшемуся лицу, Лютер понимал, что этот сон никогда не закончится.
Грустная ирония судьбы заключалась в том, что именно Ванда предложила обчистить дом Салливанов. Оглядываясь назад, Лютер видел, что эта затея была жалкой, ужасной, но родилась она именно в плодовитой голове Ванды. И та упрямо держалась за нее, несмотря на уговоры Уитни и ее матери.
В конце концов они составили план, и Лютер его осуществил. На самом деле все было просто. И, оглядываясь назад, он с леденящей дрожью вынужден был признать, что сам хотел этого. Это был вызов, а вызов в сочетании с огромной добычей явились слишком большим соблазном, устоять перед которым он не смог.
Что должна была почувствовать Ванда, когда Кристина Салливан
Ванда подружилась с Кристиной Салливан. И дружба эта была абсолютно искренней. Последний отголосок настоящих, живых людей среди той сибаритской жизни, которую вел Уолтер Салливан. Где все были не только внешне красивыми, как Кристина Салливан, но также образованными, утонченными и обладающими связями, — какой она, Ванда, не была и никогда не могла стать. И благодаря этой быстро развивающейся дружбе Кристина Салливан стала рассказывать Ванде о том, о чем не должна была, — в том числе и о местонахождении и содержимом потайного хранилища, спрятанного за зеркальной дверью.
Ванда была убеждена, что у Салливанов так много всего, что столь маленькую потерю они, скорее всего, просто не заметят. На самом деле мир устроен не так, Лютер это знал, и Ванда, скорее всего, также это знала; но теперь все уже не имело значения.
После целой жизни лишений, когда денег постоянно не хватало, Ванда собралась выиграть главный приз в лотерею. Точно так же, как его выиграла Кристина Салливан. Но только обе они не сознавали, какую высокую цену им придется за это заплатить.
Лютер вылетел на Барбадос; там он должен был получить сообщение от Ванды, если та еще не уехала. Он отправил письмо ее матери. Эдвина должна была показать письмо дочери. Но поверила ли та ему? Даже если и поверила, жизнь Кристины Салливан все равно была принесена в жертву. Принесена в жертву, как это видела Ванда, из-за ее алчности и стремления получить то, на что она не имела права. Лютер буквально видел, как эти мысли кружились в голове у его подруги, когда она ехала, совершенно одна, в пустынное место, когда откручивала крышку, высыпала из пузырька таблетки и погружалась в вечное забытье.
И он даже не смог присутствовать на похоронах! Не смог выразить свое сочувствие Эдвине Брум без риска втянуть и ее в этот кошмар… С Эдвиной он был так же близок, как и с ее дочерью, в каком-то отношении даже ближе. Столько вечеров они пытались отговорить Ванду от ее плана — но тщетно. И лишь когда осознали, что она все равно сделает это, с Лютером или без него, Эдвина попросила Лютера позаботиться о ее дочери. Не дать ей снова отправиться за решетку.
Наконец взгляд Уитни перешел к разделу частных объявлений, и ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы найти то, которое он искал. Прочитав его, Лютер не улыбнулся. Как и Билл Бёртон, он не поверил в то, что Глория Рассел готова искренне искупить свою вину.
Он надеялся, что его противники верят, будто дело только в деньгах. Достав бумагу, Лютер стал писать.
— Проследите за этим счетом.
Билл Бёртон сидел напротив главы президентской администрации у нее в кабинете и потягивал из банки диетическую кока-колу, сожалея о том, что это не что-нибудь покрепче.
— Уже занимаюсь этим, Бёртон. — Положив трубку на рычажки, Рассел поправила сережку в ухе.
Коллин тихо сидел в углу. Глава администрации до сих пор не удостоила его вниманием, хотя он двадцать минут назад вошел к ней в кабинет вместе с Бёртоном.