Весь этот джакч.Дилогия
Шрифт:
По этой дороге не надо было ни ходить, ни ехать.
Она сама двигалась.
И не было на дорожном покрытии ни пыли, ни мусора, ни трещин, ни выбоин. Оно словно бы текло и даже казалось каким-то… живым, что ли?
Увы, всё-таки – «Волшебное путешествие»! Проезжал старый замок мимо нашей кареты, рыжий кучер облаивал стаю собак…
Чудная дорога текла по высоченному виадуку. Вокруг лежали бескрайние ярко-зелёные поля. Но что-то во всём этом было неправильное. Я даже сперва не понял.
Потом догадался.
Мальчик видел мир именно таким, каким рисуют его дети и художники-примитивисты. Массаракш, мир не был для него ни чашей, ни, тем более, сферой, а какой-то жалкой лепёшкой…
– Дефект зрения, – прошептал Князь. – Такое бывает, я читал…
– Всё равно у дока спросим, – откликнулся я.
Ехали наши герои недолго – до вокзала. Вокзал был лёгкий, стеклянный и такой огромный, что трудно было даже представить, какой величины поезда от него отходят.
Но поездов и не было.
Они ступили на эскалатор и поехали вверх. Наш мальчик как уставился на ступени, так и ехал всю дорогу – а вокзал толком рассмотреть и не дал.
Потом по остеклённому тоннелю (там тоже был движущийся пол), они переехали в вагон. Но всё-таки не в вагон, потому что вагоны не летают. Значит, это был пассажирский самолёт. Только иллюминаторы очень большие. И людей совсем немного. Богато там жили, коли могли себе позволить гонять воздушный транспорт почти порожняком…
О том, как выглядит Саракш сверху, я знал только по фотографиям да по старой кинохронике. Дину говорит, что летал дважды на гвардейской платформе, но на ней не больно-то чего внизу рассмотришь, когда ты маленький, а вокруг здоровые мужики. Может быть, хоть сейчас?..
Тут, видно, память подвела мальчонку: самолёт рванул в небо со страшной силой, но в салоне никто из стоящих даже не покачнулся, а никто из сидящих не пристегнулся в кресле. Должно быть, такие мелочи парню не запомнились, потому что он сразу прилип к иллюминатору.
Сейчас мы увидим, каков мир с высоты птичьего полёта…
Но вместо этого оказались над снежной равниной. Не сразу я сообразил, что под нами облака. Джакч. Пассажирские самолёты не могут достигнуть такой высоты, а боевые ракеты не перевозят пассажиров. Это у него воображение разыгралось. За стеклом была чернота, а в черноте вспыхивали крошечные огоньки. Куда же подевался Мировой Свет? Рассыпался, что ли, на эти искры?
И слишком уж недолгим было путешествие.
Мы почти сразу же очутились в гимназии. Вернее, в интернате. Потому что родители попрощались с нами (с будущим лётчиком, конечно, но получалось – вроде как с нами, зрителями).
Интернат… Ничего себе интернат! У нас богатеи до войны так не жили, как тамошние детки! В такой интернат я бы сам побежал, обгоняя поезда, автомобили и даже самолёты!
Местность, в которой он располагался, чем-то напоминала Горный край, только горы были пониже, и деревья здесь росли совсем другие. И росли они повсюду – даже непонятно, как работали строители, как они умудрялись возводить учебные корпуса и коттеджи для проживания, не потревожив природу. У нас бы первым делом всё вокруг повырубили, проложили дороги и прочее…
А тут гимназисты ходили на занятия (вернее, бегали) по лесным тропинкам. Как в детском лагере. Тропинки были нормальные, не текучие…
Нашего мальчика поселили в коттедже вместе с тремя другими пацанами – видно, их родители тоже были важными шишками. Представляю себе здешнюю плату за обучение.
Пацаны были чистенькие, ухоженные – ни прыщей, ни чёрных зубов, ни шрамов, ни пёстрого лишая. Видно, на руках носили их мамки-няньки и следили за ними персональные лекари, опекали особые слуги…
Но в интернате ихняя лафа кончилась – к радости бывшего кадета. Никто над ними тут не трясся и даже не особенно надзирал: сами заправляли постели, сами драили полы – это при том, что ездили по коттеджу и какие-то сильно самостоятельные пылесосы с манипуляторами – механические уборщики…
– Да уж, эти принцы крови не чета вам, засранцам! – злорадно заметила жестокая Рыба. Но за вчерашний пир и подарки мы были готовы простить ей всё, что угодно.
И ведь сглазила ведьма принцев: наш подопечный непонятно из-за чего сцепился с самым высоким и крепким из соседей!
Но чья победа вышла, мы, джакч, так и не узнали: кончилась плёнка на катушке в записывающем узле, о чём любезно сообщила надпись на экране. Массаракш-и-массаракш!
Мы пошли на поклон к доктору.
Жизнь под крышкой гроба
Господина Мора Моорса эта новость нисколько не огорчила.
– Знаете, ребята, – сказал он, – меня сейчас интересует не столько психика, сколько физиология нашего пациента. Потому что она имеет весьма важное прикладное значение. Слов нет, ментограммы чрезвычайно любопытные, и в другое время я бы только ими и занимался. Но долг перед Отчизной, перед народом диктует другое… Жалко, право слово. А вам я не возбраняю работать с ментоскопом – в меру, конечно. Записывайте на эту катушку, сколько войдёт, переносите увиденное на бумагу – тут пригодится талант нашего поэта, – а потом пишите поверх старой записи. Конечно, лучше бы создать полноценный и последовательный архив, но ничего не поделаешь…
Морды у нас с Князем вытянулись.
– Господин доктор, – сказал Князь. – Но это ведь очень важная информация. Нужно, во-первых, сохранить её в полном объёме, а во-вторых – привлечь самых компетентных специалистов…
– Компетентных специалистов?! – воскликнул доктор. – Ты хочешь сказать – этих бездарных столичных плагиаторов? Этих стервятников от психиатрии вроде лжеучёного шарлатана Аллу Зефа? Вот им!
И откинутой от пояса рукой показал, что именно этим гадам причитается.
– Есть выход, – вдруг сказала Рыба. – Ничего не пропадёт.
Мы все уставились на неё, знахаркину внучку.
– В кабинете покойного главного врача, – сказала Нолу Мирош, – хранится полная мнемотека пациентов санатория. Вы же сами мне показали стальной сейф. Там этих катушек сотни. А пациентов, может, уже и в живых-то нет. И весь материал теперь не годится даже для шантажа. Зачем нам хранить этот бездарный бред? «Волшебное путешествие» за бесплатно обогащать?
Надо же – «для шантажа»! Определённо не пропадёт Рыба в столице…
Доктор Мор вытаращил глаза, хмыкнул и сказал, устремив на Рыбу короткий палец: