Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Катсук совершенно не обратил внимания на шум мотора. Было похоже, что он снова собирается заснуть, причем, прямо у входа в приют.
Дэвид принес сушняка для костра и обложил горящие ветки камнями, чтобы нагреть их.
— Похоже, что снова пойдет дождь, — сказал он.
Полузакрытыми глазами Катсук поглядел на мальчика. Он подумал: «Жертва находится здесь, но она обязана пожелать мою стрелу. Невинный должен просить смерти.»
Низким, хриплым голосом Катсук начал петь на древнем языке: «Тело твое воспримет в себя освященную стрелу. Гордость наполняет душу твою при встрече с ее смертоносным, разящим наповал острием. Твоя душа обратится к солнцу, и люди скажут, один другому: «С какой гордостью он умер!» Вороны будут летать над твоим телом, но не осмелятся никогда коснуться плоти твоей. Гордость твоя извлечет тебя из твоего тела. Ты превратишься в громадную птицу и сможешь летать с одного конца света в другой. Вот что произойдет, когда ты примешь в себя стрелу.»
Дэвид слушал, пока песня не закончилась, и сказал:
— В этом бочонке я нашел еще несколько банок с бобами. Ты не хочешь?
— Почему ты не убегаешь? — спросил его Катсук. — Ты послал на меня Кедровую немочь. Я не могу остановить тебя.
Мальчик пожал плечами.
— Ты же заболел, — только и ответил он.
Катсук ощупывал пояс в поисках своего обсидианового ножа. Тот исчез! Он стал повсюду выискивать его взглядом. Его сумка с освященным пухом, который следует оставить на теле жертвы — она тоже исчезла. Индеец с трудом поднялся на ноги и, еле переставляя их, обошел вокруг костра.
Дэвид подскочил, подставил плечо.
— Нож, — прошептал Катсук.
— Твой нож? Я боялся, что ты порежешься, когда ворочался и метался в бреду. Я подвесил нож и твою сумку в углу, на столбе — там же, где ты оставил лук и стрелу.
Катсук попытался было повернуть голову, но шея болела.
— Тебе надо лечь, — сказал Дэвид. — Я уже нагрел камни. Пошли.
Он помог Катсуку вернуться на его постель из мха между двумя бревнами, набросил одеяла. Катсук позволил, чтобы мальчик подоткнул одеяла ему под тело, и спросил:
— Почему ты помогаешь мне, раз сам и наслал на меня болезнь?
— Ты бредишь.
— Э, нет. Я же знаю, что это ты наслал на меня немочь. Я видел это в своем сне. Ты подложил ее в эти одеяла!
— Но ведь это же твои одеяла! Ты их сам вынул из бочонка.
— Ты мог подменить одеяла. Вы, хокваты, и раньше давали нам зараженные болезнями одеяла. Через одеяла вы заражали нас оспой. Вы убивали нас своими хокватскими болезнями. Почему и ты поступил со мной так же?
— Ты будешь кушать или нет?
— Хокват, я видел сон о своей смерти. Мне снилось, как это произойдет.
— Все это только глупые слова!
— Нет! Все это мне приснилось. Я уйду в море, я стану рыбой. И вы, хокваты, изловите меня.
Мальчик только покачал головой и ушел к костру. Он подбросил в него побольше дров, опять обложив кострище камнями, чтобы нагреть их.
Под деревьями стало совсем темно, и совершено неожиданно опять пошел дождь. Холодный ветер мчал по речной долине, гоня перед собою крупные капли, с силой барабаня ими по деревьям и покрытой мхом крыше убежища. Вода стекала с досок и попадала в костер. Раскаленные камни сердито зашипели.
Катсук почувствовал, как к нему снова возвращается кошмар. Он попробовал закричать, но понял, что не может издать ни звука. «Водяной Ребенок схватил меня! — подумал он. — Только вот откуда он узнал мое имя?»
После этого приступа, продолжавшегося несколько мгновений, Катсук почувствовал, что к его ногам приложили горячие камни. В сыром воздухе разнесся запах жженой шерсти. С темного неба продолжал лить дождь.
Мальчик вернулся и приложил к ногам индейца новые камни. Для того, чтобы переносить их, он воспользовался согнутой зеленой веткой. Катсук опять почувствовал желанное тепло.
— Ты проспал почти весь день, — сказал мальчик. — Хочешь есть? Я подогрел бобы.
Голова Катсука была совершенно пустая, глотку будто бы кто песком натер. Он мог только хрипеть и кивать.
Мальчик принес ему воды в банке. Катсук жадно выпил и тут же позволил накормить себя. Для каждого глотка он разевал рот будто громадный птенец.
— Еще водички?
— Да.
Мальчик принес. Катсук выпил, снова улегся.
— Еще?
— Не надо.
Катсук опять погружался в себя, только все было не так, как следовало. Он снова вернулся в первобытный мир, только теперь все его куски поменялись местами, линии искривились. Если бы он смог сейчас заглянуть в зеркало, то увидал бы совершенно незнакомое лицо, и он сам знал об этом. Он мог отказаться от этого лица, сбросить его. Но и все рано, его глаза были бы глазами чужого. Ему хотелось спокойного сна, но он знал, что где-то рядом таятся кошмары. Со своими требованиями его ожидали духи, и их, хочешь — не хочешь, надо было выполнять. В его голове как будто гудел огромный колокол.
«Духи извратили меня!» — думал он.
Дэвид принес воды. Катсук поднял голову, чтобы напиться. Вода полилась по подбородку. Катсук откинулся. Вода тяготила его, тело сделалось неподъемным.
«Он отравил меня!» — перепугался индеец.
По крыше барабанил дождь, сначала еле тихо, потом все громче. Катсуку показалось, что он слышит барабан и свирель — музыка жалостливая и чудесная. Его жизнь танцевала под мелодию свирели, готовая умереть бабочка-однодневка.
«Я становлюсь душою этого места, — думал он. — Зачем Ловец Душ привел меня сюда?»
Он проснулся в полной темноте. Тишина резонировала в нем, та тишина, что наступает после гулкого барабанного боя. Дождь закончился, только отдельные, нерегулярные капли падали с веток. Костер едва теплился. Тень у костра подсказала индейцу, что это спит мальчик, спит, свернувшись клубочком возле теплых камней. Едва Катсук зашевелился, мальчик тут же сел и поглядел в темноту приюта.
— Это ты, Катсук?
— Я здесь.
— Как ты себя чувствуешь?
Катсук ощущал, что голова у него ясная. Кедровая немочь оставила его. Правда, он чувствовал слабость, но сухие клочья страха унеслись в забвение.
— Болезнь ушла от меня, — сказал Катсук.
— Ты хочешь пить?
— Да.
Мальчик принес целую банку воды. Катсук взял ее, руки его не тряслись.
— Еще?
— Не надо.
Катсук все еще ощущал сложность и многогранность своей вселенной, но он знал, что духи его не оставили. Он спросил:
— Хокват, ты снял хворь с моего тела. Зачем?
— Катсук, просто я не мог оставить тебя. Ты был болен.
— Да, я был болен.
— Мне можно сейчас прийти к тебе под одеяло?