Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Ответьте на вопрос! — возмутился Андрей.
— Сейчас приедем, посмотрим. — Вревский отвел взгляд.
Пролетка подъехала к Николаевской больнице. У правого крыла, приспособленного под госпиталь, стояла большая синяя фура, и санитары вытаскивали из нее носилки с перевязанными солдатами.
Пролетка въехала в открытые ворота больницы, и тут Андрей испытал великое облегчение: она не свернула к главному корпусу, где лежала Глаша, а поехала по дорожке, огибая правое крыло больницы, и замерла у одноэтажного флигеля с узкими окнами.
— Прошу, — сказал Вревский.
Что здесь может быть? Может, приемный покой? Вряд ли здесь держат арестантов.
В темном коротком коридоре невыносимо пахло карболкой и чем-то еще, неживым, удушающим. Стены коридора были покрашены в коричневую краску, и потому, когда открылась дверь и Андрей шагнул в зал, там показалось особенно светло оттого, что стены были выложены белым кафелем, а сверху светили сильные лампы без абажуров, хоть снаружи было солнечное утро.
В зале параллельно друг другу стояли три больших стола. Один был пуст и была видна его блестящая металлическая поверхность. На втором лежал труп молодого мужчины — его грязные ступни Андрей видел словно под увеличительным стеклом. У мужчины была взрезана грудная клетка, и два человека в белых, измазанных кровью халатах, которые что-то рассматривали внутри нее, подняли головы при звуке шагов.
На третьем столе лежала фигура, покрытая несвежей простыней. Вревский опередил замершего в дверях Андрея и резким театральным движением фокусника отдернул край простыни.
Андрею потребовалось несколько секунд, чтобы окончательно убедиться в том, что он смотрит на Глашу.
Бинты с ее лица были сняты, и Андрей увидел синюю вспухшую ссадину, что начиналась на круглом лбу, рассекала заплывший, невнятный, как нарыв, глаз и тянулась до уголка губы. Открытая рана чернела на второй щеке — до уха. И потому узнать Глашу можно было лишь по рыжим волосам, по обнаженному плечу, по опавшей полной груди и по руке в веснушках, что протянулась вдоль тела.
— Глаша, — сказал Андрей. — Глашенька…
И вдруг ему стало плохо. Так плохо, что он понял — его вырвет прямо здесь. Он метнулся назад, на улицу. Вревский, не поняв причины бегства, кинулся за ним:
— Стой!
Андрей вылетел из темного закутка, уперся рукой о стену морга, и его вырвало на траву.
Вревский, что выбежал следом, брезгливо отошел и отвернулся.
— Не думал, — сказал он, — и не предполагал, что такие нервишки.
Андрей с трудом слышал его голос — он доносился сквозь вату, и, впрочем, было все равно, что говорит и думает Вревский.
Когда спазмы прошли и осталась лишь такая слабость, что невозможно было оторвать руку от стены, Андрей полез в карман тужурки и достал платок, чтобы вытереть рот.
Полицейский на козлах смотрел на него с любопытством.
— Вам легче? — спросил Вревский, рассматривая вершины деревьев.
— Да… простите.
— Тогда вернемся внутрь.
— Нет!
— Ну что вы, господин студент, что за причуды! Я веду следствие. Вы должны опознать тело.
— Я опознал, опознал! Неужели вы не видите, что я опознал…
Вревский глубоко вздохнул.
— Вы заставляете меня нарушать закон, — сказал он. — Вам лучше?
Тон его смягчился, словно он пожалел Андрея.
— Давайте отойдем к лавочке.
Вревский крепко взял Андрея под локоть и повел к скамейке.
— Я тоже выполняю свой долг, — сказал он. — И долг, поверьте мне, весьма неприятный. Особенно в этом деле. Вчера вечером мне уже дважды звонили от великого князя. Князь Юсупов прислал телеграмму, вы представляете, какой интерес к этому делу.
Вревский усадил Андрея на скамейку.
— А теперь покончим с формальностями. И я отпущу вас. Когда и при каких обстоятельствах вы видели в последний раз усопшую?
— Вы же знаете, вчера. А что с ней случилось?
— Неужели вы не знаете? — Вревский был крайне удивлен. — Я думал, что вы догадались. Служанка вашего отчима была убита сегодня ночью. Убита ножом.
— Убита?
— Только прошу не устраивать представлений! — крикнул Вревский, увидев, что Андрей вновь порывается вскочить со скамейки. — Не ведите себя как институтка!
Санитары, что тащили в отдалении носилки с ранеными, оглянулись на крик.
— Сейчас, — сказал Андрей, вырывая руку.
Рвота не шла — внутри все исходило судорогами, но из горла вырывался только кашель.
Вревский дождался, когда Андрей чуть успокоится, и продолжал, не сводя с него взгляда:
— Убийца проник через окно из сада, точно так же, как это незадолго до того сделали вы. К сожалению, эти оболтусы опять не заперли окно как следует, хотя клянутся в обратном.
Вревский поднялся и подошел к Андрею, который стоял опершись о ствол тополя.
— Что знала Глафира такого, что напугало убийцу? Зачем надо было убивать ее? Ответьте мне — зачем?
— Честное слово, не знаю.
— А убийца боялся. Боялся, что она запомнила его? Или он уничтожал соперницу?
— Какую соперницу?
— Соперницу по завещанию? Ведь дом по завещанию отходит ей. И я имел неосторожность вам об этом проговориться.
— Прошу вас, хватит, Александр Ионович, — взмолился Андрей. — Вы же на самом деле меня преступником не считаете, так не лучше ли потратить время на поиски настоящего убийцы?.. Ее зарезали ножом?
— Смерть наступила, как утверждает доктор, мгновенно.
— Значит, — сказал Андрей, обретая решительность, — это те же люди, что напали на отчима и Глашу на той неделе?
— Почему? — Вревский поднял светлые брови. — Нож — самое удобное оружие, когда нужна тишина. Убийце главное было — не поднять шума. А что у вас с руками?
— Это? Оцарапал о кусты.
— Где же вы отыскали кусты? Вчера этого не было.
— Уж отыскал. Клянусь вам, это не имеет отношения к делу.
— Что имеет, что не имеет, решать буду я.