Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Бульон подавать?
— Несите, — сказал Андрей, понимая, что наступил момент для бегства. Но наученный опытом официант лишь дошел до двери в ресторан и, не спуская глаз с Андрея, крикнул внутрь:
— Кузьма, бульон неси. И эскалоп.
И тогда Андрей вспомнил, что в тужурке лежит бумажник, в бумажнике десятка, и, проведя рукой по борту, ощутив выпуклость бумажника, сразу обессилел и даже не заметил, как официант, уже без всякой видимости пиетета, стукнул о стол бульонной чашкой, плеснув на клетчатую скатерть.
Выпив чуть теплый бульон и опрокинув еще рюмку водки, Андрей осмелел. Он уже решил, что все же подберется, как совсем стемнеет, садом к Лидочке. Он будет осторожен, чтобы его не заметили. А в крайнем случае — что ему стоит прыгнуть еще на день вперед? Лиха беда — начало! — сказал он себе и непроизвольно улыбнулся — заяц в потоке времени!
Он проглядел первую страницу. Официальные сообщения. Внизу справа пустое место — вычеркнуто военной цензурой, которая уже начала накладывать лапу на известия с фронтов. А вот и сообщение из Петрограда: «Ставка сообщает, что нашим доблестным войскам отдан приказ о переходе в наступление против Турции, нарушившей договоры о мире и соседстве и легкомысленно привязавшей свою судьбу к колеснице германского пруссачества».
«Вот война дошла и до наших краев», — подумал Андрей, забыв об эскалопе и зачитавшись шумной патриотической передовицей, в которой предсказывалось неминуемое поражение дряхлой Османской империи, живущей за счет соков, которые она пьет из порабощенных народов. Наконец-то появился враг выгодный, которого есть надежда громить не только на страницах газет, но и на поле боя.
На той же странице разбиралась стратегическая ситуация в Закавказье и чаяния армянского народа… куда мельче и скуднее говорилось о боях под Варшавой — война уже пришла на территорию Российской империи.
Громко скрипя сапогами, вошел офицер с рукой на черной перевязи. Он был слегка пьян и, обернувшись в поисках компании, увидел, что Андрей сидит в одиночестве, тут же подошел и спросил:
— Разрешите? — и, не дождавшись ответа, уселся напротив. — Сволочная погода, — сказал он. — Бой!
Официант подошел резво — куда только делась апатия.
— Бутылку шампанского! Но не какое-нибудь там… Наше, отечественное, массандровское. И два фужера.
Андрей отложил газету. Еще этого не хватало!
— Сейчас мы с тобой выпьем, — сообщил офицер.
На нем была фуражка с высоким черным околышем и загнутой назад тульей; на серебряных погонах — крылья. Авиатор, штабс-капитан. Еще недавно авиаторы были кумирами Андрея. Они с Беккером бегали на поле на окраине Симферополя, где происходили славные полеты, — он видел и Нестерова, и самого капитана Андрианиди, и бравых французов. Он знал, что такое пике и штопор, он видел, как разбился Гастон Роже, и чуть было не успел к тем, кто вытаскивал его тело из-под обломков «ньюпора».
Андрей принялся за эскалоп, но аппетит уже пропал.
Офицер постучал пальцами по столу.
— Студент? — спросил он. — Почему не воюешь? — И тут же сам ответил: — Какого черта? Я за сентябрь трех друзей похоронил. Сам чудом жив остался. Видишь, совсем не двигаются.
Он пошевелил пальцами — пальцы и в самом деле еле шевелились.
Официант споро открыл бутылку шампанского, разлил в два фужера. Андрей начал было отнекиваться, но офицер расхохотался, показав обломки передних зубов.
— Мы бутылку шампузы с тобой усидим, а потом и до твоей водки доберемся, добро?
— Мне уже надо идти.
— Никуда тебе не надо идти, — сказал офицер. — Лишний ты тут. Никто тебя не ждет.
Лишний? Эти слова проникли до самых печенок. Летчик говорил так, словно ему была открыта некая тайна. А может быть, в мире что-то изменилось — изменилось, незамеченное еще Андреем, и мир, в который он попал, вовсе не тот, в котором он нажал на шарик?
— Извините. — Официант стоял рядом со столом и был насторожен. — Господа не будут так любезны расплатиться?
Андрей полез в карман, вытащил из бумажника десятку. При виде ее официант изобразил удивление. Он уже был убежден в неприятностях и, может, даже хотел их, скучая в опустевшем ресторане.
Штабс-капитан поднял бокал, и Андрей счел за лучшее подчиниться.
— За ваше здоровье. Ты в этом нуждаешься. Не расстраивайся…
Допив фужер и едва дождавшись, чтобы официант, все еще не отдавший Андрею сдачу, наполнил фужеры вновь, пилот вдруг сказал:
— Студент, а мне твоя физиономия знакома.
— Я не знаю. Может, на набережной встречали?
Официант тоже приглядывался к Андрею, и это было неприятно.
— Пять рублей сдачи, пожалуйста, — сказал он, надеясь рублевыми чаевыми усыпить подозрения официанта.
— Пойду разменяю, — сказал официант.
Офицер мгновенно выпил второй фужер, взял вилку Андрея, подцепил ею грибок. Потом спросил:
— Не возражаешь? — и вылил к себе в фужер водку из лафитничка.
— Пожалуйста, — сказал Андрей, готовый уже уйти, не дожидаясь сдачи.
Вернулся официант, аккуратно положил пятерку перед Андреем и снова внимательно на него посмотрел.
— Иди, иди, не твое дело, — сказал штабс-капитан.
Официант ушел. Сначала он шел медленно, но потом, у дверей, какая-то мысль посетила его, он обернулся, кинул взгляд на Андрея и быстро скрылся в ресторане. В Андрее все сжалось.
— Ты прав, — лениво сказал авиатор, — надо тебе бежать. Только послушай, Берестов, на что тебе деньги в ничтожной сумме пяти рублей? Оставь их здесь.