Весь Кир Булычев в одном томе

Булычев Кир

— Хорошо, хорошо. Ты поскорей поезжай.

— Поскорее нельзя — фары слабые, дороги темные. За войну знаете какие ямы на шоссе стали? У нас в штабе на той неделе Сидоров, вечная ему память, в такую яму угодил — мотор под откос.

— Это когда интендант погиб?

— Два интенданта.

Коля велел остановить мотор в двух кварталах от Ялтинского совета, который занял — цепь совпадений — дом городского суда. Потом пошел к зданию. Некоторые окна были освещены, люди толпились у входа, переминались с ноги на ногу на холоду. Коля надвинул пониже папаху и решительно направился к входу.

Он знал уже — революционный опыт накапливается быстро, — что в места, куда тебе входить не положено, надо входить так, словно положено. Никаких сомнений.

— Вы куда, гражданин? — спросил его голос.

Коля не оборачивался и не видел хозяина голоса.

— Мне Мученика нужно, — сказал Коля. — Товарища Мученика.

— Какого там еще Мученика? — рявкнул голос.

— Елисея Борисовича, — откликнулся другой голос, изнутри здания. — Только он уехал в Севастополь. Час как уехал.

Коля не осмеливался обернуться, потому что в Ялте он мог быть известен — с гимназических времен. Он топтался в дверях, мешал проходить.

— А завтра он будет? — спросил Коля, незаметно перемещаясь в темноту.

— Эй, Хачик, завтра он будет?

— Завтра он должен быть. Как же завтра без него? — Снова смех. Потом какой-то строгий голос — совсем уж издали — оборвал неуместный в революционном учреждении смех:

— Ну, раскудахтались, воины! На весь свет кричать будете? Кто там Мученика спрашивает?

— Я завтра приду, — сказал Коля и быстро пошел прочь в надежде, что за ним не побегут.

В самом деле не побежали.

Он быстро шел к автомобилю по берегу речки, и веселый гул скоро перекрыл голоса, доносящиеся от Совета.

— Поехали в Севастополь. По крайней мере я узнал, что они на завтра что-то планируют.

На этот раз новая случайность задержала Беккера. Машина не пожелала заводиться. Ефимыч руки себе оторвал, крутя ручку стартера, потом Коля сменил его — в переулке, где они остановились, было совсем темно. Ефимыч достал фонарик и открыл капот. Он ушел с головой внутрь, и из мотора доносились лишь его приглушенные ругательства. Потом он вынырнул из мотора и сказал:

— Полчаса придется погодить, никак не меньше.

— А нельзя короче?

— Откуда я знаю, господин Берестов? — обиделся Ефимыч. — Ну откуда я знаю? Буду стараться.

Было жутко холодно. Шинель продувало насквозь.

— Я тогда вниз спущусь, — сказал Коля, — в кафе посижу.

— В каком кафе?

— Во «Франции» — это ближе всего.

Когда Лидочка вернулась из ежедневной прогулки к платану и поужинала в небольшом кафе возле гостиницы, где ее уже знали, и жена хозяина сама делала ей яичницу с ветчиной, она раскрыла «Свободную Тавриду» в надежде увидеть если не упоминание об Андрюше, то хотя бы какую-нибудь ниточку к розыску его. Скоро месяц, как Лидочка ждет его, не смея отойти от платана, у которого она изучила каждую морщину коры.

Лидочка разулась, надела шлепанцы — незаметно для себя она обросла каким-то добром: и книжками, и бельем, и новой юбкой, и теплыми ботиками,

— если теперь придется уезжать, без чемодана не обойтись. Как раз вчера Лидочка побывала в магазине Тарасова и купила там вполне приличный, из натуральной кожи, варшавский чемодан, небольшой и даже элегантный. А сегодня собралась приобрести под цвет чемодана ридикюль, который присмотрела в лавке на набережной.

Усевшись в кресло, Лидочка начала проглядывать газету, внимательно, не пропуская ни строчки, — все равно некуда спешить. Теперь до десяти она никуда не двинется, а в десять они будут с портье Георгием Львовичем пить кофе — он его сам заваривает в швейцарской.

Газетные новости были обычными — к ним Лидочка уже привыкла: споры в Петроградском Совете, перемещения во Временном правительстве, Керенский — новый военный министр… Никаких сведений о бесследно пропавшем вожде эсдеков (большевиков) Ульянове-Ленине. Гучков подозревает международный социалистический заговор. Возможно, В. Ульянов-Ленин уже в Петрограде…

Митинг в Симферополе. Рабочие железнодорожных мастерских требуют ввести восьмичасовой рабочий день. Видный эмиссар Елисей Мученик выступил на митинге в поддержку требований рабочих. Эту фамилию Лидочка запомнила. Мученик успевал быть в трех местах одновременно. Состоялось заседание Ялтинского совета — приняты важные решения. Из выступления вездесущего Мученика (когда он успел приехать из Симферополя в Ялту?): «В те дни, когда нация должна объединиться в единый тяжелый революционный кулак, чтобы раздавить гидру контрреволюции, атмосфера благодушия опасным болотом растекается по Южному берегу Крыма. Романовы пользуются плодами труда своих рабов, отдыхая в имениях, построенных кровью и потом крепостных…» Наверное, он худой, чахоточный, изможденный и озлобленный ссылками и каторгой. Он мстит Романовым за своих товарищей.

Ниже — мелким шрифтом: сообщение из Севастополя. Вчера там состоялось собрание запасных в полуэкипаже, посвященное плохому состоянию зимнего обмундирования. Капитан первого ранга Гостеско заверил слушателей, что состав с шинелями и бушлатами уже покинул Киев. После капитана Гостеско выступил адъютант командующего флотом лейтенант А. Берестов. Он познакомил собравшихся с обстановкой в Питере и ответил на многие вопросы. Он сказал, в частности, что флот стоит перед большими событиями — нужно быть готовыми отразить любое нападение германо-турецких дредноутов…

Сначала, выхватив глазами «А. Берестов», Лидочка чуть было не кинулась собираться — ехать в Севастополь. Но потом перечитала и поняла, что это — однофамилец. Конечно же — однофамилец! Андрюша никогда не служил по флоту, а уж для того, чтобы стать лейтенантом, следует прослужить лет десять. Странное совпадение. Конечно же, она съездит в Севастополь… может быть, завтра. Она посмотрит на того офицера. Ей ведь достаточно посмотреть издали.

Лидочка отбросила газету и хотела было взяться за книжку. Книжки она брала в пустой и холодной городской библиотеке. Ей казалось, что, кроме нее и одного чахоточного студента, никто туда не ходит. Это был исторический роман Конан Дойла, она сама отыскала его на полке — библиотекарь, мрачный, закутанный в серый платок — лишь нос наружу, не возражал, чтобы Лидочка сама выбирала книги. И удивлялся, зачем она приносит книжки обратно?

Она прочла полстраницы. Потом захлопнула книжку. Посмотрела на часы. Нет, последний автобус на Севастополь давно ушел и лучше будет поехать туда завтра на пароходе. Если не будет шторма. А какое расписание пароходов до Севастополя?

Лидочка уговаривала себя, что Андрюши нет в Севастополе. Это какой-то другой человек, моряк, может, даже немолодой. Важнее оставаться здесь — в Ялте. Только последняя дура помчится в Севастополь.

Убедив себя в бессмысленности такого поступка, Лидочка натянула ботики, быстро оделась и сбежала вниз.