Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Кто такой? — спросил Ефимыч. — Кто этот молодой?
— Так не бывает, — сказала Лидочка. Но осталась сидеть.
Конечно, так бывало, но только в приключенческих романах, где герои, уже привязанные к столбам или кострам, уже взошедшие на плаху, чудесным образом слышат боевой клич своих друзей. И спадают оковы, гремят барабаны
— наши победили! Впрочем, Лидочка в этот момент не задумывалась, насколько такое сравнение правомочно, — ей никто не грозил смертью. Хотя неизвестно, чем бы все кончилось.
— Все ясно, — сказал Ахмет, который говорил по-русски из уважения к гостям — незваным и невольным гостям. — Отведите девушку в дом. Ей холодно.
Пожилой татарин быстро заговорил по-татарски. Коля понял: он напоминал, что в доме гость, который не захочет, чтобы его видели.
— Пускай уходит, — сказал Ахмет по-русски.
Одновременно с этими словами из дома быстро вышел высокий человек, в длинном черном пальто и надвинутой на лицо шляпе. Левую руку он держал перед лицом, чтобы его не узнали.
— Господин эмиссар! — окликнул его Коля. — От вас я этого не ожидал.
Человек в пальто засмеялся — смех был приглушен — и унес этот смех, свернув за угол дома.
Все смотрели туда, где скрылся человек из хижины, молчали, будто он обязательно должен был что-то сказать.
И тот сказал — из-за угла хижины донесся голос:
— Керимов, ты за это ответишь.
Ахмет не обернулся на крик.
— Лида, — спросил он, — ты сама пройдешь или тебе помочь?
— Спасибо, Ахмет, — сказала Лида. — Я сама.
Коля подошел к Ахмету. Протянул руку. Ахмет поздоровался с ним.
— Спасибо, — сказал Коля, — как всегда, Ястребиный Коготь, друг бледнолицых, прискакал вовремя.
Он тоже вошел в хижину. Там было тепло, теплее, чем снаружи. У дальней стены протянулась низкая широкая скамья. Перед ней на грязном коврике стояла керосиновая лампа — от нее тянуло копотью и запахом горелого керосина. Он смешивался с ароматом французских духов, украденных в Ай-Тодоре.
— Садитесь, — сказал Ахмет. — Извините, что так получилось. Я не знал, что увижу вас.
— Для нас это тоже неожиданность, — сказал Коля, оглядывая себя, словно ища непорядок в своем туалете. — И приятная притом.
Лидочка рассматривала Ахмета — почти месяц она провела в одиночестве, никого не видя, если не считать бывших соседей и соучениц, которых Лидочка избегала, чтобы не отвечать на вопросы, — и вдруг за один час встретила сразу двоих. И, подумав так, Лидочка снова рухнула в пучину своего горя.
— Как вы сюда попали? — спросил Ахмет.
А Лидочка, не в силах терпеть неизвестность, перебила его:
— Ахмет, скажи, что с Андреем? Где Андрей?
— Ты не знаешь?
— Ахмет, ты же его друг. Скажи правду!
— Я думал, что ты знаешь… или тоже…
— Ты его видел? Ты разговаривал с ним?
— Нет, но мне сказали… я думал…
— Врешь! — закричала Лидочка, как базарная торговка. — Врешь, негодяй! Вы все врете, вы все завидуете ему! Вы хотите, чтобы он умер!
И тут Лидочка увидела краем глаза, что Коля показывает пальцем у своего виска — показывает Ахмету, что она, Лидочка, не в себе. И Ахмет чуть заметно кивает.
— Не надо этих заговоров! — кричала Лидочка. — Я все понимаю.
— Эй! — сказал Ахмет обыкновенным голосом, видимо, зная, как тонки стены хижины. — Принеси воды.
Но Ефимыч уже поднялся — он вышел из хижины и вернулся со стаканом теплой воды, из которого уже поил Лидочку.
— Извини, — сказал Коля. — Давай в следующий раз все обсудим. Главное
— что мы встретились. Мне надо спешно вернуться в Севастополь.
— Погоди, — сказал Ахмет, — десять минут ничего не решают. Сначала ты ответь мне на пару вопросов.
Он стоял, сложив руки на груди и набычившись, словно Наполеон.
— Можешь не задавать, — сказал Коля. — Я знаю, что ты хочешь спросить. Есть ли у меня письма от Романовых Колчаку, которых Ялтинский совет подозревает в сговоре с Морским штабом и даже хочет их арестовать… Видишь, я тоже кое-что знаю. Больше того — к тебе приехал эмиссар из Ялты или из Симферополя — не знаю откуда. Фамилия его — Мученик. Я с ним знаком
— он из Севастополя. Я думаю, он тебе и заплатил, чтобы перехватить наш мотор и обыскать нас — а может, и пустить в расход. Ну что молчишь? Я в чем-нибудь не прав?
— Звучит глупо, — сказал Ахмет. — В твоих устах, эффенди, мои действия кажутся действиями необразованного бандита, а я, как всем известно, чуть было не окончил Сорбонну.
Ахмет отпустил длинные волосы, на нем был английский френч без погон, широкие щегольские синие галифе и блестящие сапоги.
— Я не хотел тебя обидеть, — сказал Коля. — Но как ты знаешь, от уровня вежливости смысл не меняется.
— Ах, как красиво! — отозвался Ахмет, но лицо, тревожно подсвеченное снизу лампой, было резким и зловещим. — Только учти, что меня нельзя нанять или купить. И моих людей тоже. Мы сознательные борцы за счастливое будущее свободного татарского народа.
— Ну вот, — усмехнулся Коля, — теперь ты заговорил еще красивее. Учти, я не возражаю против свободы татар Крыма.
— Боюсь, что ты не понял, — сказал Ахмет. — Мы требуем не только свободы — для всех, для татар, для русских, для хохлов, — мы требуем независимости Крыма.
— Как так независимости Крыма? Это что-то новенькое.
— Надо газеты читать. В Симферополе уже создан комитет.
— Ну хорошо, пускай независимость. Неужели это играет сейчас хоть какую-нибудь роль?
— Конечно, играет. Ты намекнул, что Мученик нас купил. Мученик не может купить Керимова, потому что они с Мучеником союзники. Оба они — и Мученик, и Керимов — боятся, что адмирал Колчак и его офицеры захватят власть в Крыму и задушат революцию, что они будут вешать на деревьях и татарских, и русских, и еврейских революционеров, а Керимову тогда висеть рядышком с Мучеником. Теперь ты понял, насколько это серьезно?