Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Значит, что же получается — Андрей умер, а Коля стал Андреем?
— Он сказал, что как друг Андрея он имел на это моральное право. Что он его духовный наследник.
— Мерзавец он, а не наследник, — сказал Ахмет. — Жаль, что я раньше не знал — я бы ему высказал свою точку зрения!
— Но все это пустяки, все это не главное…
— Что же главное? — спросил Ахмет, хотя и знал ответ.
— Андрей. Что с ним случилось? Кому верить? Я ведь жду его.
— Я знал… до сегодняшнего дня думал, что Андрей умер. И даже был на его могиле.
— На могиле? Где?
— Я могу показать. Это не в Ялте.
— Ахмет, ты мне покажешь его могилу?
— Конечно, покажу. Я ходил туда, я рубль дал, чтобы за могилой смотрели. А то как Мария Павловна умерла…
— Мария Павловна?
— Она не пережила… Но ты в самом деле не знаешь?
— Клянусь тебе всем святым, что не знаю.
— А где же ты была три года?
— Далеко. Очень далеко. Ты отвезешь меня на кладбище?
— Завтра. Если я не приеду, значит, к тебе приедет мой связной, ты его знаешь.
— Кто?
— Хачик.
— Хорошо. Я буду ждать.
— Только ты не расстраивайся. Сейчас мне надо возвращаться, но я приеду. И может быть, Андрей и не умер? Ведь ты жива?
Пролетка въехала на окраинную улицу.
— Не переживай, — повторил Ахмет. — Все на свете так странно.
— Ты можешь меня здесь отпустить, — сказала Лидочка, — мне два шага осталось.
— Нет, я погляжу, как ты в гостиницу войдешь.
— А патруль тебя не остановит?
— Патруль меня не остановит. Я — человек-невидимка, читала?
И Ахмет засмеялся, по-старому, будто ничего и не было.
Беккер вернулся в Севастополь в половине третьего ночи.
Он остановил автомобиль у дверей Морского штаба, выключил мотор. С трудом, из последних сил, снимая кожаные перчатки, вылез из машины. Часовой, сонный и замерзший, перегородил штыком дверь.
— Ты что, не видишь? — спросил Беккер без злобы, но с глубокой уверенностью в том, что никакой часовой не посмеет его остановить. Он отвел штык вверх, не отпуская его, нагнулся и прошел под ним, как под низкой притолокой.
В вестибюле горела тусклая лампочка. Коля, стараясь шагать твердо, вошел в приемную адмирала. Лейтенант Свиридов, ночной дежурный, спал на черном кожаном диване, придвинув телефон к изголовью.
— Степа, — сказал Беккер, опускаясь в кресло возле дивана. — Степа, проснись. Скажи, где Александр Васильевич?
Степа вскочил, потянулся к телефону, потом сообразил, отпустил трубку и стал протирать глаза.
— У нее, — сказал он, прокашлявшись. — Сколько времени?
— Скоро три часа.
— Ты откуда?
— Из Дюльбера.
Свиридов запустил пальцы в черную шевелюру. Морщась от боли, он растаскивал ее по прядям.
— Что-нибудь случилось?
— Не задавай глупых вопросов, Степа. Позвони адмиралу.
— Ты с ума сошел, Берестов. Сам же сказал — три часа ночи, а ты его из теплой кроватки. Он же оторвет мне голову.
— Ты как думаешь — я приехал сюда в три часа ночи из Ялты, приехал один, потому что моего шоффера по дороге убили — сам я контужен и еле держусь на ногах, — приехал и разбудил тебя ради собственного удовольствия? Ради шуток?
— Шоффера убили? Ефимыча? Что случилось? Бандиты?
— Бандиты, из которых состоит вся Россия. Будешь звонить или нет?
— Может, ты сам?
— Ты дежурный — тебе положено.
Степа нагнулся, поднял с пола телефон, поставил его на край стола, но трубки не снял.
— Что-нибудь случилось с императрицей? — спросил он с повышенной заботливостью, будто собирался тут же нести ей стакан воды.
— Бери трубку! — закричал Коля. Глаза у него стали бешеные. Он начал расстегивать кобуру, пальцы его тряслись. — Я из этого нагана сегодня пристрелил трех человек! Одним больше, одним меньше — какая разница! Какая разница, Степа? Решается судьба России, а ты никак не можешь решить, положено или не положено будить адмирала?
Степа, не отрывая глаз от руки Беккера, которая ушла по ладонь в деревянную кобуру, схватил трубку.
— Девушка! — кричал он и крутил ручку вызова. — Девушка, вы меня слышите? Вы что, решили поспать? Алло! Алло! Ну вот… а то как сквозь землю провалились. Знаю, сколько времени! Лучше вас знаю. Срочно, четыре — двадцать четыре! Да, прямой. Да, из Морского штаба! Я лучше знаю, кто когда спит, а кто нет!
— Вот видишь, — сказал Свиридов, глядя, как Коля застегивает кобуру.
— А ты берсекнул!
— Чего? — не понял Беккер.
Свиридов уже пришел в себя. Он взял со стола зеркало и поглядел на себя. Покачал головой, недовольный видом синей ночной щетины, встрепанных волос, припухших век и мешков под черными глазами.
— Это особое состояние, в которое впадали древние викинги во время битвы. Такой герой крушил и своих, и чужих — после боя его обязательно убивали свои же. Понял?
— Разберемся, — сказал Коля. — Ну, скоро?
Свиридов отложил зеркало, прикрыл ладонью трубку и ответил:
— Это спросишь у беззубого.
И тут же, услышав ответ, другим голосом произнес:
— Простите, ради Бога, это Степа Свиридов. Да, случилось. Скажите, пожалуйста, Александру Васильевичу, что лейтенант Берестов просится срочно переговорить с ним. Берестов, да, Андрей Берестов. Сколько времени? Три часа ночи.
Свиридов протянул трубку Беккеру, а сам снова взял зеркало, прошел к дивану, сел, сапог на сапог, принялся выдавливать угорь из большого пористого носа.
Коля взял телефонную трубку. Она была теплой и пахла какой-то помадой