Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Это он? Зачем хозяин его отпускает? Это особенный человек…
Потом скрипнула калитка, и Андрей почувствовал, что перед ним пролетка. Он взобрался в нее, пролетка поехала, он хотел было считать повороты, но потом понял, что это не поможет, — ему никогда не отыскать тот дом. И не нужно искать…
Люди Гюндюза сняли с Андрея повязку на неизвестной улице и быстро уехали. Андрей пошел по улице вверх, чувствуя себя неловко от того, что у него испачканы костюм и сорочка. Некоторое время никто ему не встретился.
Он вошел на небольшую площадь — вернее, перекресток, но, как назло, там не оказалось фонтанчика.
Хлопнула дверь — из дома вышла гречанка с кувшином и направилась в улицу направо, и Андрей пошел за ней, поняв, что она выведет его к воде. Но он не учел того, что женщина может обернуться.
К сожалению, так и случилось. Женщина обернулась — видно, на звук шагов, и отлично рассмотрела Андрея, шагавшего по солнечной стороне улицы.
Гречанка отчаянно закричала, уронила кувшин — Андрей, вместо того чтобы сразу убежать, кинулся почему-то поднимать кувшин, а гречанка поняла, что кровавое чудовище несется, чтобы ее задушить. Из ближайшего дома выскочил толстый мужчина с палкой, и Андрей постарался объяснить ему, что происходит недоразумение, — мужчина размахнулся, чтобы проломить палкой голову Андрею, и тот помчался по улице, хотя это лишь казалось ему, что он мчится по улице, на самом деле он бежал медленно, прихрамывая.
За Андреем уже бежала небольшая толпа, и он выжимал из себя всю возможную скорость, понимая, что преследователи забьют его до смерти, полагая его вурдалаком.
К счастью, он выбежал на знакомую широкую улицу и кинулся к двум русским солдатам, что торговались у открытой лавки. Соотечественники сначала тоже было оробели — тем более их смутила вопящая толпа, что неслась за Андреем, но Андрей нашел нужный крик, который всегда помогает, если на сцене появляется русский солдат.
— Спасите, братцы! — кричал он. — Наших бьют!
Солдаты поняли его однозначно — виноваты именно те греки, что гнались за Андреем. Лишь по счастливой случайности греков не перестреляли, и вся эта история закончилась шумными переговорами, появлением патруля, что, к счастью, тоже занимался покупками на улице, и вскоре Андрей оказался в городской больнице, окруженный сочувствующими и страшно любопытными согражданами.
Раны Андрея оказались, в общем-то, неопасны, синяки и ушибы тоже оставляли надежду на выздоровление, так что Андрей пропустил лишь один день раскопок.
Госпожа Авдеева велела ему лежать, не поднимая головы, сделала какие-то вонючие примочки и объявила себя его старшей сестрой. Она долго и увлеченно массировала Андрея и была недовольна, что пришел сам профессор, который утробно смеялся и уверял окружающих, что состояние Андрея — типичный пример последствий романтической вылазки в исламской стране. Он сказал, что и сам пролежал как-то целый месяц в Тегеране по такой же причине. Подполковник Метелкин тоже пришел навестить Андрея и расспрашивал его. Андрей держался версии, предложенной Османом, и Метелкина разочаровал. Тот говорил:
— Нет, не может быть, чтобы вы, такой молодой, и не заметили никаких деталей!
Приходил и поручик Митин — он привел с собой капитана из контрразведки. Капитан был толст, добродушен — таким в разведке делать нечего, решил Андрей. Он тоже остался недоволен показаниями Андрея, будто ждал точного адреса, чтобы нагрянуть туда с пулеметами и пушками. Иван крестьянский сын заявился, когда остальные разошлись. И сказал:
— У вас, очевидно, есть причины молчать о том, где вы были и кто вас мучил. Но учтите, что здесь никто вам не поверил. И я тоже не поверю. Хотя бы потому, что человек, который умудрился посреди бела дня уйти из дома, где его держали, и не заметить, что это был за дом, — отличается отвратительной наблюдательностью.
— Я отличаюсь отвратительной наблюдательностью.
— А я уверен, что вы были в руках Гюндюза. И он вас отпустил? О чем это говорит?
— О чем?
— О том, что Гюндюз никогда никого не отпускает живым. Так что вам есть о чем подумать, невинный археолог Берестов.
Глава 3
Андрею досталась полуразрушенная башня цитадели, второй этаж которой некогда был придворной церковью первых Комнинов, а внизу, по мнению Успенского, похоронили императоров Алексея и Давида — рыцарей, проведших жизнь в войнах и не преисполнившихся гордыней. Все большие храмы Трапезунда — создание их потомков, которым достался более установленный быт и порядок.
Предположение Успенского так и не было доказано — он лишь исследовал фреску, сохранившуюся на внутренней стене башни, и со свойственной ему виртуозностью, привлекая на помощь свидетельства десятков средневековых авторов, фресок и книжных миниатюр, доказал, что две центральные фигуры на фреске в силу длинных цепочек, ниспадающих с венца к плечам, носят либо титулы императоров, либо севастократоров, что, несомненно, подтверждает гипотезу о захоронении трапезундских императоров именно здесь, а не во дворе храма Златоглавой Богородицы.
Летом 1917 года Успенский и его группа были заняты раскопками в храме Святого Евгения, которого Успенский полагал патроном Трапезунда. Профессор мечтал отыскать в храме погребение самого святого, считая, что такая удача оставила бы куда больший след в науке, чем гробницы греко-грузинских императоров.
Авдеев занялся дворцом Комнинов, питая тайную надежду отыскать библиотеку императоров, о которой много говорили средневековые летописцы. Везде по цитадели были видны следы начатых и оставленных вскоре раскопок Успенского. Ямы затянуло грязью и засыпало пылью, а кое-где их сровняли солдаты, так как траншеи и ямы мешали интендантам, что заняли цитадель своими складами, депо и мастерскими, а в пригодных для жилья строениях оборудовали конторы.
Неудивительно, что к новому нашествию археологов хозяева цитадели отнеслись отрицательно, и тут авторитет подполковника Метелкина был не столь велик, как среди жуликов и контрабандистов. Так что мадам Авдеевой пришлось пустить в ход все свое тяжеловесное обаяние, а Авдееву — московский гонор, чтобы интенданты смилостивились над непонятными им существами. Археологи привели с собой в цитадель греческих землекопов, чем генерал-майор Ломейко, комендант Трапезунда, был недоволен. Авдеев предложил использовать в качестве рабочих русских солдат и платить им за это, но эта идея вызвала у Ломейко возражения.