Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Это была фигура речи.
— Отлично сказано! Вы были выдающимся учеником в гимназии!
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Только не раздражайтесь. Вы отлично понимаете, Вальтер, что с моей добычей я уже могу идти к фюреру и пожинать плоды моих трудов. Но я обращаюсь к вам, так как полагаю, что в таком важном деле нам следует объединить усилия. Именно нам с вами. Без Гейдриха и даже без Гиммлера.
— Это исключено.
— Я знаю, что исключено. И тем не менее дослушайте меня до конца. Вы, надеюсь, отдаете мне должное и почитаете меня умным человеком.
— И очень хитрым, — вежливо улыбнулся Шелленберг.
— А жаль, я боюсь за хитрых людей, — ответил Канарис. — Обычно они кончают тем, что умудряются перехитрить самих себя. Ешьте, остынет.
Минуту или две они ели в молчании.
— Не беспокойтесь, — сказал Канарис, заметив, что Шелленберг присматривается к официанту, меняющему тарелки. — Вы здесь давно не были. Я выкупил ресторан для своего ведомства. Здесь не бывает ненужных людей. Именно поэтому он открыт в такое неподходящее время года и тем более в такую отвратительную погоду. — Канарис повернулся к окну, их отделяли от ненастья тяжелые шторы.
— Что же необыкновенного в Полярном институте?
— Итак, повторим, — сказал Канарис. Он дотронулся наманикюренным ногтем до четкого пробора. — На Полярном Урале среди вечной мерзлоты строятся семиэтажные корпуса института, туда проводится широкая колея, туда стянуты заключенные нескольких больших лагерей. Там… — Канарис перевел дух и тихо спросил: — Хотите посмотреть фотографии?
Шелленберг кивнул.
Фотографии были маленькие, стопка умещалась в кармане адмиральского кителя.
— Миниатюрная камера, — сказал Канарис. Словно просил прощения.
На первых фотографиях можно было различить большие дома — словно стоявшие не в тундре, а в средней полосе России. Бесконечные склады, вагоны на путях…
— Вы уверены, что все это снято именно там?
— В голой тундре! Рядом с Ледовитым океаном. Но это еще не все!
Шелленберг посмотрел на следующую фотографию и произнес, отодвигая ее к Канарису:
— Это что, рождественская открытка?
— Снято рядом с институтом.
— Что?
— Я не шучу. Ради одной этой фотографии стоило посадить в сталинские лагеря половину моих агентов. Вы понимаете, что это означает?
— Откровенно говоря, я растерян.
— Трудно поверить в то, что не укладывается в привычные рамки. Но я даю слово старого офицера — в Советской России, в снежной тундре, построен не только промышленный комплекс, но и самый настоящий немецкий городок. Да, да! С кирхой, с ратушей…
— Не может быть! Этим домам по пятьсот лет!
— Проняло? — Канарис наслаждался растерянностью коллеги. Он щелкнул пальцами и приказал официанту: — Кофе!
— Зачем это там построено? — спросил Шелленберг.
— Задайте мне вопрос полегче, Вальтер. Но я могу сделать одно реальное предположение: этот городок построен, потому что Сталин готовится к войне с Германией.
— Почему? — Голова Шелленберга работала не столь быстро и ясно, как хотелось. Он знал за собой этот недостаток — тупость в критические моменты. Поэтому он, хороший ученик, не раз проваливался на экзаменах.
— Зачем иначе идти на колоссальные расходы и строить именно немецкий город?
Шелленберг молчал. Он не знал ответа на этот билет.
— Затем, чтобы взорвать его к чертовой бабушке! Именно немецкий город, именно взорвать! — выкрикнул Канарис.
— Нет, — сопротивлялся Шелленберг. — Это слишком дорогое удовольствие для русских…
— Это мы, немцы, можем рассуждать об экономии. А Сталин не знает такого слова. Если ему надо построить в тундре город, он просто приказывает. Если для того, чтобы построить город, надо убить двадцать тысяч человек, заморить голодом еще миллион, он сделает это не моргнув глазом. Для него нет ограничений. И если русские разрабатывают сейчас новое секретное оружие, чтобы уничтожить Германию, Сталину может доставить наслаждение провести испытания именно на немецком городке.
— Эти дома из фанеры? — спросил Шелленберг.
— Мой агент принимал участие в строительстве городка. Там все натуральное. Знаете, как его называют заключенные?
— Разумеется, нет.
— Его называют Берлином. Смешно?
— У меня возникла одна идея, — сказал Шелленберг. — Вы же сами сказали, что Сталин непредсказуем. Допустим, что он решил создать там зимний туристический центр…
— И строить его в строжайшей секретности? Чушь!
— Тогда для нас самое важное, — сдался Шелленберг, — узнать, что это за оружие.
— Великолепно! И у меня есть некоторые соображения по этой части. Для чего мне надо подключить к работе вашу русскую агентуру из управления А-6.
— Я должен буду доложить об этом шефу.
— Нет, Вальтер, вы не будете об этом докладывать, — твердо возразил Канарис.
Принесли кофе, ликер и любимое печенье сладкоежки Шелленберга. И тот испытал благодарность к адмиралу.
— Почему я не буду докладывать? — спросил Шелленберг.
— Потому что когда мы с вами будем готовы, то выйдем с совместным докладом к фюреру. Если вы доложите об этом Гейдриху или даже Гиммлеру, вы получите выговор за то, что так отстали от военной разведки. И докладывать Гитлеру будет кто угодно, но не вы, вы же потеряете на этой истории и пост, и карьеру, и доброе имя. — Канарис протянул холеные пальцы через стол и дотронулся до руки Шелленберга. — Вальтер, я искренне симпатизирую вам. И не хочу вашей гибели. Если в ближайшие месяц-два ваши агенты не смогут найти сведений, к которым не нашли хода мои люди, вы погибли. Если мы с вами делаем все сообща, вы сможете занять место Гейдриха, а он пускай остается протектором Богемии и Моравии. И Бог ему в помощь.
Канарис не спеша допил кофе и поставил чашечку на стол.
— Что же должны узнать мои агенты? — спросил Шелленберг.
— За последние годы Сталин арестовал тысячи и тысячи ученых. Но, как вы знаете, Вальтер, далеко не все они гниют в лагерях. Большинство продолжают работать за решеткой. И это коммунистам выгодно — они имеют рабов, благодарных им за то, что живы.
— Не говорите об этом Гиммлеру, — улыбнулся Шелленберг. — Он умрет от зависти.
— Мы далеко отстаем в масштабах и цинизме… Хотя, допускаю, догоним. Если ввяжемся в большую европейскую войну.