Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Соня сказала:
— Я боюсь одеваться, он там лежит.
Увидев, что Лидочка связана, она как бы сняла с себя ответственность за ее дальнейшую судьбу — Лидочке ничего не угрожало.
— А тебе не нужно одеваться, — сказал Петрик. Он снова был настороже, пистолет в руке.
— Ты что, Петрик?
— Садись на другой стул, — предложил ей Петрик ровным и даже веселым голосом.
— Ну ты что, шутишь, да? Шутишь? — в голосе Сони вновь возникли хныкающие интонации.
— Хватит, — отрезал Петрик. — Хочешь жить, садись на стул.
— Но мы же с тобой улетаем в Германию, — произнесла Соня, теряя уверенность в себе и в отлете.
— Нет, — сказал Петрик. — Ты не летишь в Германию. Боливар двоих не свезет.
— Какой еще Боливар?
— Надо читать художественную литературу. Вот твоя подруга Лида наверняка читала писателя Джека Лондона.
Лиде вдруг захотелось поправить этого идиота и крикнуть: «О’Генри!», но лента цепко и плотно замотала рот. Ни звука не издашь.
— Петрик, миленький, ты же меня не бросишь? — умоляла Соня. — Я же все для тебя сделала.
— Лучше помолчи. Сама же просила Лиду оставить жить — теперь при ней помолчи.
Но Соня не поняла предупреждения.
— Я не о Лиде! — закричала она, видя, что Петрик взял со стола катушку ленты. — Я о себе. Петрик, ты же обещал!
— Садись!
Самое удивительное, что Соня настолько, видно, привыкла подчиняться Петрику, что она пододвинула второй стул и села на него. Не могла не сесть.
— Петрик, — сказала она. — Я же ради тебя грех на душу взяла. Ты забыл, да? Ты поклялся, что за это меня увезешь! Ты меня любишь, ведь любишь? Ты меня не обманывал?
Петрик стал отматывать конец ленты.
— Петрик, я же твою таблетку ей подложила в бутылочку!
— Подложила так подложила, твое дело. А я думал, что Осетров подложил. А оказывается, ты у нас — отравительница!
— Ну зачем ты так говоришь? Ведь ты мне дал таблетку. И даже посоветовал с Аленкой все спланировать, и письмо мы с ней придумали для Осетрова! Ведь правда, Петрик?
— Не знаю. В первый раз слышу! Руки назад!
— Нет!
Он ударил ее по щеке, голова мотнулась, и Сонечка покорно протянула руки назад, чтобы Петрику было удобнее их связывать.
— Петрик, ты забыл, да? — Она была в тихой тупой истерике, и ей казалось, что если она напомнит Петрику все, как было, он спохватится, попросит у нее прощения и возьмет с собой в Германию. — Я же Аленку уговорила Осетрова вызвать и пригрозить. Я же не хотела ее убивать.
— Но пришлось, правда? — Петрик был занят, приматывая Соню к стулу, и спросил, как бы отвлекая ее от того, что с ней происходит.
— Но ведь тебе нужны были деньги, ты без них бы погиб! — закричала в ответ Соня. — Петрик, я же тебя спасла. Я все сделала, как ты велел. И таблетку в бутылочку подложила, и даже к Татьяне уехала для алиби.
Господи, все получается наоборот, поняла вдруг Лидочка. Они договорились с Аленой, что та устроит сцену с самоубийством для Осетрова, а лучшая подруга Сонечка подложила в бутылочку с таблетками одну лишнюю — поэтому-то Аленка и не смогла, как договорились, вызвать «Скорую»… Сонечка-то, оказывается, любила этого злобного убийцу, и спасала его, и верила, что он возьмет ее с собой в сладкую заграницу. И ей не жалко было подругу — может, она любила его еще со школы и, когда он снова появился в ее не очень богатой поклонниками жизни, она растаяла, как снежная баба весной. Подложить лишнюю таблетку — и кинуться к маме подруги, чтобы уговаривать ее спасти подругу от самоубийства, — замечательное алиби, которое ничего не стоит, но никому не могло прийти в голову, что Сонечка может быть замешана в преступлении. А Петрику были нужны деньги… разве это деньги Петрика, вранье это все, это другие деньги, деньги, которые Петрик намеревался получить, чтобы спасти свою драгоценную жизнь. Значит, это были деньги Осетрова, оставленные ему тестем?
— Петрик, миленький, я же тебя люблю, я никогда никому не скажу…
— Не дергай ногами, — сказал Петрик. — Если тебя здесь найдут, то подумают, что ты тоже жертва.
— Но ведь мы летим в Германию, да?
— Очень дорогие билеты, — ответил Петрик. — Мне твой билет не по карману.
Соня не почувствовала издевки.
— Но у тебя же теперь тридцать пять тысяч лишних…
— Лишних денег не бывает.
— Петрик, отпусти меня, я буду молчать… только отпусти.
— Заткнись, — сказал Петрик и неудачно дернул за конец ленты — она пошла рваться наискосок и потому кусок, который он наклеил на лицо Сони, оказался короток. Но оторвать следующий он не смог — катушка крутилась в руках, и Петрик никак не мог отделить кончик. Он выругался.
— Нельзя меня с Лидой оставлять, — сказала вдруг Соня, смирившаяся с тем, что ее оставляют в Москве. — Она все расскажет. Убей ее.
— Я, как только устроюсь, сразу тебя выпишу. Квартиру тебе сниму. Так что сиди и молчи. Ты сейчас жертва насилия. Тебя никто не заподозрит.
— Да? — Соня схватилась за соломинку, но соломинка оказалась слишком тонкой даже для готовой надеяться Сони. — Но Лида расскажет!
— Кто ей поверит? — сказал Петрик, примериваясь куском ленты ко рту своей возлюбленной.
— Ей поверят, — сказала Соня. — Убей ее.
— Хватит, — рассердился Петрик. — Ты из меня Синюю Бороду какую-то делаешь. Не буду я связанных женщин убивать. Не моя специальность. А если убивать — то обеих сразу. Лады?
— Нет, ты меня не понял… я буду за тебя, а она против тебя… Петрик, миленький, возьми меня с собой…
— Ты меня утопишь. Мне не нужен балласт.
Петрик ловко наклеил ей на рот кусок ленты, и Соня стала крутить головой, стараясь что-то сказать. Она надувала щеки, и Петрику стало смешно…
Женщины сидели на стульях рядом. В большой комнате.
— Никуда не рыпаться, — приказал Петрик. — Мне нужно три часа. Только три часа, а там ищите меня, где хотите. Так что молчите, или моя мстящая рука вас достанет из-под земли.
Он положил пистолет в карман пальто. Он не видел, что у него на пальто пятнышки крови.
— Все нормально, — сказал он, — мы никому не причиним вреда.
Он закрыл форточку и сказал:
— Не хочу, чтобы вы у меня простудились.
Затем прошел на кухню, там тоже хлопнула форточка.