Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Ну и отлично, — сказал Шубин.
Оркестр грянул с тем остервенением, с которым умеют играть ресторанные оркестры. Разговор пришлось прекратить. Подошел Миша, небрежно поставил на стол две тарелки супа для командировочных и ушел.
— Пошли потанцуем! — крикнула Эля на ухо Шубину. — А то не поговоришь.
Они пошли танцевать. танцевали все, и Шубин подумал, что многие танцуют от невозможности поговорить иначе. От тесноты получался не танец, а некое коллективное покачивание. Эля запрокинула голову, откровенно глядя на Шубина. Он прижал ее к себе, и она была послушна. Они не говорили, да и не хотелось. Водка сразу затуманила голову, потому что Шубин был голоден. Но это ощущение было приятным. Эля положила голову на плечо Шубину, она была ниже его ростом. Он дотронулся губами до ее волос. Волосы пахли мылом.
Когда они возвращались к столу, толпа танцующих рассосалась и Шубин увидел, что у стены, за длинным столом, уставленным бутылками шампанского и водки, сидит знакомый человек, похожий на породистого дога, и внимательно рассматривает Шубина.
Шубин встретил его взгляд и, не узнав его еще, чуть поклонился, но человек не пошевелил головой, а продолжал смотреть, и тогда Шубин вспомнил: это же Гронский, директор химзавода. Он глядел на Шубина тяжелым пьяным взглядом, и, хоть до него было метров десять, ощущение было неприятным, как от физического прикосновения.
За стол возвращались со своими пышнотелыми дамами соседи Гронского. Народ солидный, крепкий. Когда Шубин уже подходил к своему столику, он обернулся и увидел, что Гронский что-то говорит склонившемуся к нему молодому человеку с оттопыренными ушами. Молодой человек поднял голову, шаря глазами по залу, взгляд его отыскал Шубина. Молодой человек выпрямился и быстро пошел прочь.
— Вы что увидели? — спросила Эля.
— Там Гронский?
— У них банкет сегодня, — сказал Эля. — Комиссия работала по расширению производства, из министерства. Провожают.
Молодой человек с оттопыренными ушами прошел близко от их столика, старательно не глядя в сторону Шубина.
— А это кто такой? — спросил Шубин.
Эля кинула взгляд в спину молодого человека.
— Референт, что ли… шестерка.
Шубин сказал:
— Давай еще выпьем.
— Давайте, чтобы забыть о всех неприятностях.
Оркестр снова загремел, и они снова танцевали. Шубин поцеловал Эля в висок, а она теснее прижалась к нему. Шубин почему-то казалось, что Гронский исподтишка наблюдает за ним, он поглядывал на него, но Гронский был занят разговором с соседом, похожим на Хрущева.
Когда они вернулись после танца за стол, командировочные уже доели суп и Миша расставлял тарелки — с котлетами для командировочных и с подобными же котлетами, но украшенными зеленью, маринованными сливами и дольками лимона, для Эли с Шубиным.
Один из командировочных вынул из кармана плоский калькулятор и принялся жать на кнопки.
— Должно быть по четыре сорок с носа, — сказал он горбуну.
— Ага, — горбун загадочно улыбнулся, а Шубин понял, что они уже точно рассчитали, сколько должны заплатить и готовятся к обману, обсчету, скандалу и жалобам. Симпатии Шубина были на стороне Миши, но, правда, не настолько, чтобы предупреждать его о намерениях клиентов.
Молодой человек с оттопыренными ушами вернулся к столу Гронского и, склонившись, шептался с ним. Шубин решил, что если Гронский или молодой человек в ходе разговора посмотрит на него, значит, их разговор и уход шестерки как-то связан с ним. Но никто не Шубина не смотрел. И он сказал вслух:
— Мания преследования.
— Что?
— Ничего, Эля, давай еще выпьем. Не пропадать же доброму напитку?
Эля протянула под столом руку и дотронулась до колена Шубина.
— Вы очень добрый, — сказала она. — Честное слово.
— С чего ты так решила?
— Я чувствую людей. Я как увидела вас утром, так вы мне понравились. Честное слово.
Котлета была теплой. Мишино расположение не распространялось на качество пищи.
Шубин смотрел на Элю. Она была удивительно хороша. Грубоватой, чуть восточной, чистой красотой лани. Конечно же, лани — даже это идиотское платье не может скрыть гибкости и крепости ее фигуры, о чем, с танца, помнили его пальцы.
Оркестр, молчавший уже несколько минут, вдруг оживился, пианист вышел к микрофону и объявил:
— По просьбе друзей Руслана Квирикадзе, отмечающих его день рождения, исполняется песня «Сулико».
Песню «Сулико» оркестр умудрился исполнить в том же громовом ключе, как и прежние композиции.
— Будете танцевать? — спросила Эля.
— Давай доедим сначала, — сказал Шубин.
Мимо проходил Миша, один из командировочных поймал его за рукав, и по движению его губ Шубин понял, что тот требует счет. Второй держал руку в кармане — Шубин знал, что там ждет своей минуты бесстрастный калькулятор.
— Я рад что тебя встретил, — сказал Шубин, наклонившись к уху Эли. Она кивнула, прожевывая кусок котлеты. Прожевала и крикнула:
— Я тоже! Просто счастлива. Спасибо.
Оркестр застонал, завершая песню. Грузины с длинного стола громко хлопали в ладоши. Миша положил перед командировочными счет, и те впились взорами в итог. Миша обернулся к Шубину и спросил:
— Что еще будем?
Шубин отрицательно покачал головой. Он следил за командировочными.
На лицах их было написано отвращение.
Они вынули из карминов бумажники и принялись выкладывать деньги, потом искали мелочь. Значит, Миша обманул их чаяния — посчитал все правильно.
Миша стоял рядом, делая вид, что его интересует лишь Шубин.
Он спросил:
— Как котлета, понравилась?
— Очень вкусно, — сказала Эля. — Спасибо, Мишенька.
Командировочные сложили деньги на скатерти, и горбун подвинул их к официанту.
— Здесь точно? — спросил Миша, подчеркивая свой триумф.
Командировочные не ответили. Грозно и шумно отодвинув стулья, они поднялись и пошли к выходу.