Весь свет на Сильвию
Шрифт:
Сильвия счастлива и громогласно заявляет об этом, не забывая сделать рекламу и мне.
— Великолепная пьеса. Да, прочитав ее, я захотела познакомиться с автором, это случилось мгновенно, любовь с первого взгляда…
Она заканчивает сниматься в очередном фильме, и я каждый день отвожу ее на киностудию «Сен-Морис», где на меня смотрят, как на диковинного зверька. Каждый задается вопросом, почему Сильвия, которая могла составить блестящую партию и принцу, увлеклась этим неуклюжим желторотым юнцом. Меня тоже волнует этот вопрос, но, правда,
Я изучаю студию, работу, среду, всё. В скором времени мне это понадобится. Сейчас как раз устанавливают свет на дублёршу, довольно смазливую девицу, одетую и загримированную, как Сильвия. Она не двигается, безропотно сносит изнуряющую жару, создаваемую прожекторами, каждые три минуты подпудривает нос. Процедура установки света длится добрых четверть часа. Затем, из соображений экономии, все выключают, прогоняют дублершу (та тотчас бежит в бар пить содовую) и посылают за мадам Сарман, которая отдыхает в гримуборной и делает вид, что повторяет роль, а в ней всего лишь три строчки текста. «Звезде» оказывают всевозможные знаки внимания, выводят на середину площадки, в обведенный мелом круг, где она должна находиться. Когда после шести дублей сцена оказывается отснятой, Сильвия подходит ко мне и садится напротив.
— Я больше не могу, лапочка, я чувствую, что нервы мои на пределе. Послушай, как сильно бьется сердце.
Я вежливо кладу руку чуть ниже ее левой груди. Ее сердце действительно бьется очень часто, неровно. Это меня даже пугает.
— Ты восхитительна, — говорю я. — Но эти диалоги бездарны.
— Не говори так, их написал Жан Пьер Франк.
Я знал это. В их среде, наиболее замкнутой из всех, какие только могут быть, бесконечно мелькают одни и те же лица, одни и те же имена. Все эти люди катаются тут как сыр в масле!
Рабочий день Сильвии заканчивается. Завтра — последняя съемка, что послужит поводом для скромного торжества, в котором примут участие не больше восьмисот человек.
— Едем? — спрашивает меня Сильвия.
— Конечно.
За все время нашего знакомства она ни разу не позволила мне сесть за руль «Ламборгини», и ее недоверие меня оскорбляет. Я уже почти смирился с этим. Куплю себе такую же шикарную машину, как только появится возможность. Пока же я заказал «Фольксваген», вернее, Сильвия заказала его для меня. Это ее свадебный подарок.
— Поедем домой?
Для нее дом — это ее дом, в Шенвьере, эта огромная грязная хибара, напичканная прислугой и сквозняками. Более того, она считает необходимым ехать по автостраде со скоростью 250 километров в час, волосы встают дыбом от такой езды, особенно когда она, визжа тормозами, заходит на вираж… На счастье, машина содержится в порядке, иначе бы она уже раз двадцать могла разбиться насмерть. Когда-нибудь рулевое управление заклинит, и этого будет достаточно, чтобы…
— Я не хочу туда ехать, завтра у меня деловая встреча,
Она не спорит. Думает, что я не люблю ее виллу из-за того, что она жила там раньше с Вилли Брауном, и эта обращенная в прошлое, исключительно вымышленная ревность страшно льстит ей. Плохо же она меня знает. Есть три причины, по которым я ненавижу Шенвьер: роскошная «Ламборгини», прислуга, отсутствие прислуги после десяти часов. Сильвия каждый вечер отпускает своих слуг, так что кто угодно может прийти и беспрепятственно убить нас… Прелестно.
Мы едем ко мне, переодеваемся. Сильвия, уже почти нагая, говорит:
— Послушай, Мишель, решайся, оставь эту квартиру и переезжай в Шенвьер, это невыносимо, я вынуждена держать одну половину своих вещей здесь, другую — там, и мне никогда не удается одеться надлежащим образом. Кроме того, я привыкла к своей служанке и…
— Ладно. Я давно уже хотел поговорить с тобой, но раз уж ты сама затронула эту тему… Я не собираюсь уезжать из Парижа. Здесь у меня друзья, работа, живя в изолированном от внешнего мира доме, я чувствовал бы себя не в своей тарелке. Делай что хочешь, но эту квартиру я не оставлю, слишком больших трудов мне стоило заполучить ее.
— Да, тебе здесь хорошо! Без ванной, в двух невзрачных комнатушках, которые никогда не убираются! С этим можно мириться, пока ты еще не известен, но как только будет поставлена твоя пьеса и ты начнешь устраивать приемы, тебе понадобится квартира получше, побольше…
— Очень хорошо. Теперь моя очередь задать тебе вопрос: почему ты упорно не желаешь уехать из Шенвьера?
— Потому что я почти всегда жила там, потому что он вовсе не изолирован от мира, потому что так я утром и вечером могу прокатиться на машине, и это меня расслабляет. С моими нервами…
Я тут же подхватил:
— Ты со своими нервами, со своим больным сердцем кончишь тем, что врежешься в дерево, и что тогда станет со мной? А? Но разве ты когда-нибудь думала обо мне? Нет, потому что ты — эгоистка!
Я попал в самую точку — ее глаза увлажняются. Она прижимается ко мне. Я ощущаю трепетание ее груди, провожу рукой по ее шелковистым бедрам. От нее вкусно пахнет здоровым женским телом, она и вправду любит меня, а я лишь испытываю угрызения совести от того, что разыгрываю перед ней комедию. Но это длится какую-то долю секунды. Она шепчет:
— Мишель, дорогой, я люблю тебя, я сделаю все, что ты захочешь. Если бы ты захотел, я думаю… думаю, что я могла бы бросить кино.
— Об этом не может быть и речи, дорогая. Вот что мы могли бы сделать. Купить хороший дом в Отэй, возле парка, постепенно самим оборудовать его, и это был бы наш дом, а не Вилли Брауна…
Она с неописуемой радостью смотрит на меня. ешё больше прижимается всем телом, и мы обмениваемся настоящим поцелуем. Крупный план. На камине стоит будильник. Быстро проворачиваются стрелки, останавливаются. Прошел час.