Вещь. Империя Терон
Шрифт:
— Ничего, это приятное чувство еще придет, — кивнул дракон и жестом пригласил эльфа к столам.
Серьезных бесед в тот вечер избегали. Теперь, когда пути основных отрядов и друзей Талааса окончательно разошлись, драконы отмечали запечатывание потока. Победой никто из них произошедшее не называл.
Нальясу странно было находиться в одном шатре с теми, кто пытался захватить его страну. С теми, чья чужеродная магия превратила Аррос, еще три города и земли вокруг в магическую пустыню. Но в то же время он был связан с ними проведенным ритуалом и, это поражало его до глубины души, чувствовал с драконами необъяснимое
— Мне кажется, вы все не можете определить, как вам следует относиться к собравшимся здесь иномирцам, — певучий голос Удьяра вывел Нальяса из задумчивости.
— Это так легко прочитать по моему лицу? — с толикой досады спросил эльф.
— Нет-нет, вы неплохо владеете собой. Внешне вы вполне доброжелательны, — усмехнулся Ворон. — Но на вашем месте я испытывал бы именно такие сомнения.
— И к какому выводу вы бы пришли, будь вы на моем месте?
— Я на вашем месте задумался бы, почему Вороны, наблюдающие за мирами, не остановили драконов до проникновения в этот мир.
— Почему же они этого не сделали? — пристально глядя на собеседника, спросил Нальяс.
— Потому что у миров есть Судьба. И так должно было случиться. В этом мире должны были появиться драконы. Это совершенно точно. Как точно и то, что поток не должен был выходить из-под контроля. Вот этого никто не планировал, — заверил Удьяр.
— Возможно, — покладисто согласился Нальяс. — Но это не ответ на вопрос, как мне к ним относиться.
— Вы так думаете? — улыбнулся Ворон, и жесткие черты его лица показались эльфу привлекательными. — Тогда скажу проще. Вы связаны судьбами, а окраску этой связи вольны выбирать сами. Прислушайтесь, чего в общении с ними больше, разрушительной ненависти или спокойного дружелюбия, и решите.
Удьяр похлопал Нальяса по плечу и отошел. Эльф вздохнул, положил на тарелку еще кусок жареной птицы и, отпив воды из кубка, увидел Амаэль, беседующую с госпожой Зариттой. Сам-андруна что-то рассказывала девочке, и казалось, они прекрасно поладили. Словно подчеркивая это, Удьяр подошел к ним и тоже вступил в беседу.
Птица-письмо прилетела к Нальясу ранним утром и говорила голосом лорда Старенса. Как обращаться с такими посланниками эльф уже знал и пожалел, что не владеет таким эффектным и одновременно практичным волшебством. Записка была короткой. Лорд приглашал Нальяса в большой шатер, говорил, что нужно обсудить несколько важных вопросов и просил не брать с собой девочку. Драконы по-прежнему считали принцессу дочерью Нальяса, и желание разговаривать без нее юношу настораживало.
Как оказалось, не зря.
В том же самом шатре, где праздновали вечером, собрался небольшой совет: сам-андруны, лорды Старенс и Санборн, три Ворона. Леди Диала не присутствовала — с ней Нальяс встретился на улице. Женщина шла пообщаться с Амаэль.
— Думаю, вы не станете возражать, если я сразу перейду к делу, — скупая улыбка лорда Старенса выдавала его нервозность.
Нальяс молча кивнул, показывая, что внимательно слушает.
— В замке на синей звезде лежит артефакт, — медленно ронял слова дракон. — Его должен забрать оттуда настоящий хозяин. Вы, господин Нальяс.
— Почему нельзя его там оставить? — удивился юноша.
— Причин несколько, — ответил вместо дракона Кьярс, средний из Воронов. — Синяя звезда, источник, может
— Хорошо, допустим, я заберу Вещь оттуда. Потом ее можно будет уничтожить? — хмуро спросил Нальяс.
— Я бы хотела сказать «да», — ответила госпожа Заритта. — Но мы сможем только извлечь камни. Не больше.
— Тогда угроза того, что у нас снова возникнет поток, сохраняется, — буркнул эльф.
— К сожалению, это так, — спокойно ответил Удьяр. — Но камни можно разбросать по всему миру. Чтобы было почти невозможно собрать их вместе.
— «Почти» — это всегда слабое утешение, — Нальяс сложил руки на груди, стараясь не показывать досады и раздражения. Он быстро свыкся с мыслью, что проблема артефакта решена раз и навсегда. Ему категорически не нравилось, что это оказалось совсем не так.
— Господин Нальяс, — нарушил недолгую паузу лорд Старенс. — Вам следует знать, что мы здесь не останемся. Мы переберемся на другие континенты. Вам стоит задуматься над тем, что делать дальше. Если хотите, можете путешествовать вместе с нами.
Нальяс закрыл глаза, прислушался к ощущениям. Драконы действительно относились к нему не враждебно и помогли бы обосноваться в любой стране. Что-то подсказывало юноше, что даже будь драконы полностью лишены магических способностей, они не бедствовали бы никогда. Но все же Нальясу казалось неправильным принять подобное предложение. Что-то держало его в империи, привязывало к магической пустыне, которой она постепенно становилась.
— Вы правы, лорд Старенс. Мне нужно подумать.
— Принимая решение, не забудьте о дочери, — попросила госпожа Заритта.
— Конечно, — он натянуто улыбнулся и поменял тему, вновь обратившись к командиру: — Вы считаете, мне нужно идти в город прямо сейчас?
— Мне нравится ваша решимость, — усмехнулся дракон. — Но я полагал, мы вдвоем полетим туда и вернемся. Если вас устраивает это предложение.
Предложение Нальяса устраивало. Всего час спустя он сидел в одиночестве в выделенной ему и Амаэль палатке и рассматривал артефакт, ставший причиной стольких бед.
Теперь Вещь казалась тусклой, бессильной, мертвой. Она выпустила из невидимых зажимов все камни, кроме центрального черного бриллианта. Самоцветы лежали рядом, а Нальяс пытался придумать, что же делать дальше. С ними и с Амаэль. Чем будет заниматься сам, и как распорядится диском, Нальяс понял, когда увидел Вещь на синей плитке звезды.
До этого момента он, как теперь понимал, малодушно собирался подарить артефакт лорду Старенсу или лорду Санборну. Возможно, отдать кому-нибудь из Воронов. Но увидев истощенный диск на площадке, понял, что должен забрать его и спрятать в магической пустыне Терон. Он даже четко видел место, в которое нужно отнести артефакт. На ум сами пришли слова заклинания, Нальяс чувствовал запах раскаленной травы, слышал шорох песка и жужжание слепня. Своеобразный транс наяву, озарение юноша истолковал как проявление воли Великой. Теперь отступать или противиться ее желанию он не мог.