Веселая дорога
Шрифт:
— А то! Никак не получается. Давай вместе попробуем.
Я открыл учебник, разыскал задание и сказал:
— Подумаешь, дело: сочинить такое предложение, чтобы слово «рожь» стояло в творительном падеже. Да это каждый дурак сможет!
— Ты сначала сделай, а потом говори, — обиделся Федор.
— Перво-наперво, — сказал я, — эту рожь просклонять надо. Именительный падеж: кто, что? Рожь. Родительный: кого, чего? Ржи…
— А может быть, рожи? — перебил меня Федор.
Я рассмеялся:
— Какой еще такой — рожи?
— Ну, обыкновенной… Физиономии, что ли. У собак ее мордой зовут.
— При
— А ты откуда знаешь? — начал спорить Федор.
Лично я, врать нечего, слово «рожь» где-то раньше встречал. Но не мог вспомнить где и потому ответил:
— Я точно не знаю, и спорить не хочу. Я просто так думаю. Давай, Федька, лучше — ржи.
— Это ты мне говоришь — ржи? — спросил Федор.
— Кому же еще? Конечно, тебе, — ответил я.
Тут Федор покраснел и чуть не полез на меня с кулаками.
— Ты не дразнись! Я тебе не лошадь! Сам ржи, если хочешь!
— Во чудило! — удивился я. — Ведь я не нарочно. У меня само так получилось. Ну ладно, давай дальше склонять. Дательный: кому, чему? Ржи…
— Ты опять дразниться?!
Мне упрямство Федора надоело.
— Возьми и склоняй сам, — сказал я ему.
— Ну, и просклоняю, — проворчал Федор.
Думал он долго. Потом вытаращил глаза и выпалил:
— Винительный — ржу!..
— Вот видишь, — сказал я Федору. — Сам говоришь, что ржешь, а на меня обижаешься. Ну ладно, теперь творительный падеж: кем, чем?
— Ржой! Чем же еще? — простонал Федор.
— Таких и слов нет, чтобы — ржой. Складнее выходит — ржоем.
— Слушай, Тимка, — спросил вдруг Федор, — а ты знаешь, что такое — рожь?
— Откуда мне знать! — ответил я. — Вроде бы ни разу этого ржоя в глаза не видел. Наверное, и слово-то нерусское. Вот если бы про сурдобарокамеру или еще про что космическое задали, тогда бы проще простого — склоняй сколько влезет.
— Это точно, — подтвердил Федор. — С этим ржом надо во какую голову иметь! — он раскинул руки. — Как у слона! Давай лучше у Таньки спросим.
Я вышел в соседнюю комнату и позвонил Таньке.
— Танька доказывает, — объяснил я Федору, когда вернулся, — как будто рожь — это растение, из которого черный хлеб пекут. Может, и взаправду так? Ведь черный хлеб еще ржаным называют.
— Во врет! — возмутился Федор. — Это она назло. За то, что я ей вчера в чернильницу синюю муху посадил. Ты сам подумай, хлеб-то ржаным называют, а не рожьиным! По-Танькиному выходит, что орловский хлеб из орлов делают, да? Нет, давай уж лучше спишем завтра у кого-нибудь. Так вернее будет.
— Придется, — согласился я.
На следующий день, перед уроками, мы списали предложение про рожь у Сашки Иванова, нашего отличника. Оказалось, что рожь — это, действительно, хлебное растение. Мне было стыдно списывать, ведь я тоже почти отличник или, как у нас говорят, «хорошист». Если, конечно, не считать физкультуру.
Физкультура для меня как манная каша. Хоть палкой в рот заталкивай — все равно обратно выскакивает. Ходить на физкультуру у меня нет никакой охоты. Иногда я притворяюсь больным, кашляю или что-нибудь в этом роде, и прошу маму, чтобы она написала записку Михаилу Ивановичу. Мама молодец, она всегда меня выручает. Но я понимаю, что злоупотреблять ее доверием слишком часто — это бессовестно, и поэтому через раз добываю освобождение от физкультуры у школьного врача.
Наша врач Зоя Сергеевна в прошлом году кончила медицинский институт и очень любит, когда ребята ходят к пей лечиться. Но разыгрывать из себя больного у нее в кабинете гораздо труднее, чем перед мамой. Зоя Сергеевна заставляет раздеваться до пояса, выслушивает тебя насквозь через резиновую трубку и еще командует при этом: «Повернись! Дыши! Не дыши!» словом, как в настоящей поликлинике. По-моему, Зое Сергеевне все люди кажутся больными. Она задает много вопросов насчет того, где и как болит. Но к ее вопросам я быстро приспособился. Никогда не говорю «нет», а всегда отвечаю «да» или «очень». Кончается тем, что она листает толстенную книгу по медицине, что-то говорит сама себе на непонятном языке и выдает мне освобождение от физкультуры на неделю, а то и на две. Мои справки и записки от мамы Михаил Иванович терпеть не может. Он их прямо-таки ненавидит. Лично я не понимаю, почему он так сердится. Берет справку двумя пальцами за угол, отодвигает от себя подальше, как будто опасается заразиться, и говорит:
— Садись, Ерохин, на скамейку для запасных. Я твоим справкам не верю ни на грош. Но юридически, понимаешь, юри-ди-чески ничего не могу поделать против твоих бумажек. Только придет время, и ты пожалеешь, что отлыниваешь от физкультуры. Ну, кто тебя, такого дохлого, в подводники, к примеру, зачислит?
Это у него такая поговорка про подводников. Потому что он когда-то служил в военном флоте на подводной лодке. Я, конечно, понимаю, что физкультурой занимаются вовсе не для того, чтобы стать подводником, да я и не собираюсь им быть. Но все равно мне обидно. Попробовал бы сам Михаил Иванович добывать освобождение от физкультуры, тогда бы не говорил так. Притворяться больным, может быть, даже труднее, чем заниматься физкультурой. Я уверен, что Зоя Сергеевна его притворство раскусила бы в два счета, потому что у Михаила Ивановича здоровья на четырех человек хватит.
Между прочим, мой отец насчет физкультуры заодно с Михаилом Ивановичем. Когда я освобождаюсь от физкультуры, отец очень сердится. Меня выпроваживают на кухню, и у него с матерью бывает крупный разговор шепотом о моем воспитании. Отец — за физкультуру, а мама — против. Мама говорит, что он ничего не смыслит в воспитании детей и что для здоровья ребенка, для моего, значит, важнее не физкультура, а хорошее питание с витаминами. Лично я целиком и полностью согласен с мамой. Я за питание с витаминами, потому что есть апельсины и яблоки куда лучше, чем подтягиваться на турнике или прыгать через дурацкого козла.
Михаил Иванович стал нас учить только в этом году, а до пятого класса мы физкультуру, можно сказать, и не нюхали. Осенью вместо нее занимались арифметикой, зимой чистили от снега улицу около школы, а весной в городском парке собирали в кучи старые листья и жгли костры. В общем, все было очень хорошо. Даже замечательно, я бы сказал.
На первом, настоящем уроке физкультуры Михаил Иванович построил нас по росту и сказал:
— Стойте вольно, смотрите и запоминайте. Я вам сейчас покажу, чему вы должны научиться за год по гимнастике.